Тонино вовсе не был расположен восхищаться.
— Ты забыла свиток, — сказал он. Анджелика вскочила, хрупкий стул, опрокинувшись, с грохотом полетел назад.
— Ах так! Пеняй на себя!
Прошествовав к пустому месту между окнами, она заняла командное положение. Оттуда, вытянув руки перед собой, она взглянула на Тонино, чтобы узнать, собирается ли он уступить. Тонино был не прочь пойти на попятный. Ему вовсе не хотелось быть слизняком. Он мысленно искал пути к примирению, но так, чтобы это не выглядело трусостью. Однако, как и во всем прочем, соображал медленно. Анджелика резко повернулась кругом.
— Хорошо, — сказала она. — Пусть будет обратное заклинание, чтобы снять с тебя чары.
И она запела. Голос у нее был ужасный — то резкий, то глухой, то высокий, то низкий. Тонино очень хотелось остановить или, по крайней мере, заглушить его другими звуками, но он не посмел на это пойти.
Он терпел, пока Анджелика пронзительно выкрикивала два стихотворных куплета — заклинание, которое, по-видимому, концентрировалось вокруг слов «претвори» и «сними». Имелось в виду заклятие. Тонино очень надеялся, что к нему это прямого отношения не имеет.
Для третьего куплета Анджелика подняла руки повыше и в шестой раз сменила тональность:
— Претвори мое заклятие, сними мое заклятие...
— И все не так, — сказал Тонино.
— Не смей меня отвлекать, — огрызнулась Анджелика, поворачиваясь кругом, отчего ее руки разлетелись в разные стороны. Одна указывала на окно. — Расколдуйся заколдованное, распахнись затворенное, — пела она злющим, визгливым голосом.
Тонино быстро оглядел себя — нет, с ним, видимо, ничего не произошло: какой был, такой и есть, и обычного цвета. И он мысленно сказал себе, что с самого начала знал: такое путаное заклинание сработать не могло.
Тут раздался ужасный треск; он шел с потолка, прямо над окнами. Вся комната заколебалась. И, к великому изумлению Тонино, передняя стена, окна и прочее отделились от потолка и рухнули наружу с мягким стуком — на удивление мягким для целой части дома. Волна затхлого воздуха хлынула на открытое пространство.
Анджелика была изумлена не меньше Тонино, что не помешало ей повернуться к нему с самодовольной торжествующей улыбкой:
— Видишь? Мои заклинания всегда срабатывают.
— Прочь отсюда, — ответил Тонино. — Живо. Пока никто не пришел.
И они побежали по раскрашенным панелям, по отметинам, нанесенным стулом Тонино. Миновали на удивление чистый прямой срез, где стена соединялась с потолком, и выскочили на террасу, которая оказалась не из камня, как предполагал Тонино, а из дерева. А за ней...
Они остановились — как раз вовремя — на краю пропасти. Оба подались вперед, но удержались друг за друга. Глубокий обрыв отвесно уходил вниз, в непроглядную тьму. Дна не было видно. И когда они посмотрели прямо перед собой, то также мало что смогли различить. Там, слепя глаза, полыхал золотисто- красный солнечный свет.
— И здесь тоже все заколдовано, — вздохнул Тонино.
— В таком случае, — заявила Анджелика, — будем просто идти и идти. Должна же где-то быть дорога или сад, который мы не видим.
Чего-то в этом роде, конечно, не могло не быть, но ничто на это не указывало. Тонино был уверен, что внизу — он это чувствовал — большое пустое пространство. Оттуда не слышалось никаких городских шумов, зато веяло каким-то затхлым запахом.
— Трус! — прошипела Анджелика.
— Вот ты и иди, — сказал Тонино.
— Только если ты тоже, — отрезала она.
Но они медлили, выжидающе меря друг друга взглядом. И пока они медлили, ослепительный солнечный свет закрыла гигантская черная фигура.
— Своевольничать! — раздался оглушительный голос. — Плохих детей надлежит наказывать!
Сила такой мощности, какая уже неощутима, швырнула их на упавшую стену. В одно мгновение упавшая стена поднялась на прежнее место, увлекая за собой Анджелику и Тонино, беспомощно скользящих и катящихся по ее поверхности, пока они не ударились о накрашенный ковер. У Тонино так сперло дыхание и так закружилась голова, что он едва ли расслышал, как что-то щелкнуло, и стена встала на место.
Голова закружилась сильнее. Тонино знал; он во власти нового заклятия. Он отчаянно боролся против него, но тот, кто наслал его на Тонино, был невероятно силен. Тонино чувствовал, что его качает и ударяет. Свет, падавший из окон, переменился, переменился снова. Тонино мог бы поклясться, что комнату куда-то
Он пришел в себя, потому что тому, кто заколдовал его, это понадобилось. Тонино был в этом совершенно уверен. Наказание не доставило бы наказывающему такого удовольствия, если бы Тонино не знал, что его наказывают.
Кругом творилось нечто несусветное — вакханалия света и шума, особенно с одной стороны, — а сам он носился взад-вперед по узкому деревянному помосту, волоча за собой (надо же!) связку сосисок. На нем был ярко-красный балахон и что-то тяжелое налипло посередине лица. Каждый раз, когда он добегал до одного конца деревянного помоста, его встречала белая картонная собака с кружевной оборкой вокруг шеи. Картонная пасть открывалась и закрывалась, делая слабые усилия схватить сосиски.
Шум стоял ужасающий. Кажется, Тонино и сам его создавал. Он слышал, как неистово орет:
— Ах ты умница! Ах шельма! — только голос был совсем не его. Он издавал звук, похожий на тот, что получается при игре на гребенке. Но в основном шум подымался из освещенного пространства по одну из сторон помоста. Громкие голоса ревели и ржали, мешаясь с металлической музыкой.
— Сон! — сказал себе Тонино. Но он знал, это не сон. Он догадывался, что происходит, хотя голова у него все еще была в дурмане, а в глазах плыло. Пробегая по помосту в обратную от собаки сторону, он скосил глаза туда, где ощущал на лице тяжесть. Конечно, так он и думал. Там — хотя в глазах стоял туман и все в них двоилось — он узрел огромный багрово-красный нос. Он, Тонино, был мистер Панч.
Он, естественно, попытался удержаться на месте, перестать носиться взад-вперед и, подняв руку, освободиться от огромного красного носа. Ни то, ни другое ему не удалось. Более того, тот, кто превратил его в мистера Панча, доставлял себе подлое удовольствие, принуждая бегать еще быстрее и еще сильнее размахивать сосисками.
— Вот это да! — проорал кто-то из освещенного пространства.
Тонино показалось, что он узнал этот голос. Он снова мчался в сторону Пса Тоби, крутя сосиски подальше от его картонных челюстей, и ждал, когда туман в голове и в глазах рассеется. Он был уверен, что это вот-вот произойдет. Иначе и быть не могло. Этому негодяю нужно, чтобы голова у него варила. «Ах ты умница!» — орал он. Пробегая в обратную сторону, Тонино бросил быстрый взгляд мимо своего огромного носа на освещенное пространство, но оно расплывалось. Тогда он поглядел в противоположную сторону.
Он увидел стену золоченой виллы с четырьмя высокими окнами. Рядом с каждым окном рос небольшой кипарис. Теперь он понял, почему странная комната казалась ненастоящей. Она была декорацией. Наружная дверь была нарисованной. Между виллой и сценой зияла дыра. Там, внизу, должно быть, находился кукловод, но Тонино видел только черную пустоту. Все это было волшебство.
Как раз в этот момент его отвлекла картонная фигура, которая вынырнула из дыры с криком, что мистер Панч украл сосиски. Тонино пришлось остановиться и, в свою очередь, прокричать что-то в ответ. Впрочем, он был рад передышке. Тем временем картонный пес, схватив сосиски, скрылся с ними из виду. Зрители захлопали и закричали: «Эй, глянь на Тоби!» А картонный человек промчался мимо Тонино, вопя во всю глотку, что приведет полицию.
Тонино вновь попытался разглядеть зрителей. На этот раз он хотя бы смутно, но увидел ярко
