Волшебники из Капроны

одолжение.

— Спасибо, — неуверенно сказала Анджелика.

— Послушайте, — подал голос Тонино. — Почему герцогиня не учуяла, что мы у вас в карманах? Раньше она нас слышала.

Герцог пустил такой громкий смех, что его раскаты сотрясли Тонино. Золоченые стены, которые он видел из кармана, поползли вверх, вверх, вверх. Герцог спускался по лестнице.

— А сигары на что? — смеялся он. — Почему, как ты думаешь, я их курю? Она через них ничего не чувствует, и это ей нож острый. Попыталась раз-другой навести на меня чары, чтобы я бросил курить, но я приходил в такой раж, что ей пришлось свои чары снять.

— Простите, сэр, — послышался с другого бока голос Анджелики. — Никто не заметит, что вы на лестнице сами с собой разговариваете?

Герцог снова рассмеялся:

— Ни одна душа! Я все время сам с собой разговариваю. И смеюсь, если есть чему. Они все считают, что я — того, чокнутый. Ладно, не до этого. Вы оба подумали, как вам отсюда выбраться? Надежнее всего было бы вызвать сюда ваши семьи. Тогда я мог бы передать им вас тайком из рук в руки, а она осталась бы с носом.

— А вы не можете за ними послать? — спросил Тонино. — Скажем, они нужны, чтобы помочь в войне.

— Она сразу сообразит, что дело нечисто, — возразил герцог. — Скажет, что все ваши военные заклинания никуда не годятся. Придумай такое, что не связано с войной.

— Театральные эффекты для следующей пантомимы, — предложил Тонино, хотя возлагал на это мало надежд. Он понимал, что даже герцог вряд ли мог позволить себе заняться театром, когда Капрона захвачена врагами.

— Я знаю, — заявила Анджелика. — Я сотворю заклинание.

— Нет! — крикнул Паоло. — От твоего заклинания невесть что может приключиться!

— И пусть, — сказала Анджелика. — Зато мои будут знать, что это я, и в два счета будут здесь.

— А если из-за твоих чар герцог станет зеленым? — возмутился Тонино.

— Ничего не буду иметь против, — примиряюще вставил герцог.

Он спустился до конца лестницы и, ступая размашистыми, энергичными шагами, направился через залы и коридоры дворца. Анджелика и Тонино, держась за края карманов, продолжали, разделенные его животом, выкрикивать свои доводы.

— Но ты можешь помочь мне, — кипятилась Анджелика, — и твоя часть прозвучит верно. Предположим, мы споем призывное заклинание, и все крысы и мыши Капроны прибегут во дворец. Если мы вместе его споем, что-нибудь да получится.

— Да, только что? — отозвался Тонино.

— Мы посвятим наше заклинание Бенвенуто, — прокричала Анджелика в надежде угодить Тонино.

Но у Тонино, который считал, что Бенвенуто лежит мертвый где-то на крыше дворца, это лишь вызвало сильнейшее сопротивление. Он крикнул, что ни за что не станет участвовать в подобном надругательстве.

— Да ты же просто не умеешь творить призывные заклинания! Так, что ли? — прокричала Анджелика. — Даже мой новорожденный братик...

Они кричали так громко, что герцогу пришлось дважды шикнуть на них. И военный, спешивший к герцогу, вопросительно на него уставился.

— Нечего глазеть на меня, майор! — гаркнул на него герцог. — Если я сказал «тш-шш», значит, имел в виду «тш-шш». У вас сапоги скрипят. Ну, что там?

— Боюсь, боевые силы Капроны отступают на юг, Ваша Светлость, — доложил майор. — И наши береговые батареи сдались пизанскому флоту.

Оба кармана осели: у герцога тяжело опустились плечи.

— Благодарю вас, — сказал он. — Докладывайте мне лично и впредь, как только будут новости.

Майор отдал честь, повернулся и пошел, но дважды оглядывался через плечо.

— Вот еще один, кто считает меня сумасшедшим, — вздохнул герцог. — Если я вас правильно понял, вы — единственные, кто знает, где слова к «Ангелу»?

Тонино и Анджелика снова высунули головы из карманов:

— Да!

— В таком случае, — сказал герцог, — будьте добры прийти к соглашению насчет заклинания. Вам действительно необходимо выбраться отсюда и заполучить эти слова, пока от Капроны еще что-то осталось.

— Хорошо, — отозвался Тонино. — Вызовем мышей.

Сам он не считал это делом первой необходимости.

Сказано — сделано. Герцог остановился в широкой оконной нише и задымил окурком сигары, который взял из-под Анджелики, а запалил зажигалкой, взятой из-под Тонино, — чтобы прикрыть заклинание. Тонино высунулся из кармана и запел, медленно и тщательно выводя то единственное призывное заклинание, какое знал.

Анджелика стояла в другом кармане и, воздев руки, быстро-быстро произносила заветные слова — очень уверенно и наверняка неверно. Впоследствии она клялась, что так получилось, потому что ее разбирал смех.

Тут подошел кто-то из дворцовых. Тонино показалось, что это один из придворных, смотревший их кукольное представление, но с полной уверенностью этого утверждать не мог, так как герцог немедленно прикрыл карманы клапанами и запел сам.

Весело труба играет,
Ангел песню распевает, —

гремел герцог. Даже Анджелика не пела так фальшиво. Тонино стало невероятно трудно продолжать. И, конечно, именно тогда и произошел сбой. Тонино внезапно овладело такое чувство, будто слова обрели огромный вес.

— Ах, Поллио! — прервал свое ужасное пение герцог. — Самое лучшее, когда горит Капрона, — хорошая песня. Так поступил Нерон, а теперь — я.

— Да, Ваша Светлость, — произнес придворный не очень внятно. И, как Тонино с Анджеликой услышали, обратился в бегство.

— И этот уверен, что я не в себе, — вздохнул герцог. — Ну как? Закончили?

Как раз в тот момент Тонино почувствовал, что спал с голоса, и понял, что заклинание, так или иначе, срабатывает.

— Да, — ответил он герцогу.

Однако ничего пока, по всей видимости, не происходило. Герцог вполне философски заявил, что требуется время, чтобы мыши преодолели расстояние от Корсо до дворца, и продолжил путь на кухню. Там тоже, насколько Тонино мог судить, его считали сумасшедшим. Герцог попросил два ломтя хлеба и два кружочка масла, которые с торжественным видом разложил по своим карманам — в каждый по одному. А когда он проговорил: «В правом кармане приспособление для обрезки сигар, им очень удобно намазывать хлеб маслом», — на кухне, без сомнения, решили, что он окончательно свихнулся.

И Тонино с Анджеликой услышали, как один из кухонных каким-то двусмысленным тоном спросил:

— И впрямь, Ваша Светлость?

Как раз в этот момент кто-то вбежал, крича о грифонах с Пьяццы Нуова. Они летели через реку прямо на дворец. Последовала всеобщая паника. Все орали и вопили и в один голос утверждали, что это дурной знак — знак поражения. Тут прибежал кто-то еще с известием, что один из грифонов уже долетел до дворца и бьется, сползая по мраморному фасаду. Страх и смятение усилились. И тут же все запричитали, что теперь большой золотой Ангел, что на Соборе, тоже улетит.