ветвями».
Всё же её терзали сомнения: не очень-то хорошо она поступила. Она посмотрела на вазу с цветами, затем перевела взгляд на тележку и представила, как Питер забирается на неё и исчезает вместе с чашками, а потом вдруг снова появляется. Просто невозможно. Чем дольше Чармейн рассматривала тележку, тем больше убеждалась в тщетности своего решения обращаться с Питером по-дружески. Девочка простояла в гостиной около часа, а затем вернулась на кухню.
— Прости, — произнесла она. — Так как же ты вернул цветы?
Питер стоял над котелком и тыкал в похлёбку ложкой.
— Пока не готово, — проговорил он. — Ложка всё ещё натыкается на что-то твёрдое.
— Прекрати. Я же вежливо тебя спрашиваю.
— Поговорим после ужина, — загадочно отмахнулся парень.
Он сдержал своё слово и упорно молчал весь последующий час, пока стряпня в котелке не сварилась. Юноша разлил ужин по тарелкам, и дети приступили к трапезе. Похлёбка Питера оказалась настоящим вызовом человеческой изобретательности. Парень не удосужился ни почистить овощи, ни разделась мясо, ни порезать что-либо на кусочки, поэтому, например, листья капусты пришлось отделять друг от друга с помощью двух ложек. В водянистом бульоне уныло плавали белый размякший бекон, крольчатина, репка и вялый лук: как оказалось, Питер никогда слыхом не слыхивал, что суп необходимо солить. Ужин получился, мягко говоря, отвратительный. Но Чармейн не забывала напоминать себе о доброте и дружбе, поэтому тактично молчала.
Единственной, кто по-настоящему насладился ужином, оказалась Бродяжка. Она вылакала весь бульон, а затем деликатно подъела всё мясо, отказавшись лишь от капусты. Чармейн поступила почти так же, стараясь не содрогаться от каждой ложки. Девочка очень обрадовалась, когда Питер начал рассказывать о вазе, тем самым отвлекая её внимание от ужина.
— Могла ли ты когда-нибудь предположить, — слегка высокопарно начал юноша, и Чармейн поняла, что он решил преподнести произошедшее, как некую историю, для которой уже тщательно подобрал слова и обороты. — Могла ли ты когда-нибудь предположить, что вещи, исчезающие с тележки, переносятся в прошлое…
— Конечно, все вещи однажды переносятся в прошлое, — покивала девочка. — Я полагаю, в прошлом есть просторная свалка, такая огромная, что, когда ты попадаешь на неё, то сразу поверишь, что действительно попал в прошлое. А вещи не возвращаются заплесне…
— Ты хочешь дослушать или нет? — сурово спросил Питер.
«Доброта и дружелюбие,» — повторила про себя Чармейн, кивнула и проглотила ещё один мерзкий лист капусты.
— …и часть этого дома находится в прошлом? — продолжил парень. — Я не садился на тележку. Я выписал на отдельный лист повороты на некоторые пути и отправился их исследовать. Но, видимо, свернул не в ту сторону один или два раза…
«И почему я не удивлена?» — подумалось девочке.
— …И попал в прошлое, — говорил Питер. — Я очутился среди кобольдих, которые мыли посуду, сервировали тележки, ставили на них различные блюда: завтрак, обед, чай к полднику и всякое прочее. И я сначала немного струхнул, там ведь были сотни кобольдих, а я помнил, как они рассердились из-за гортензий. Я стал вежливо здороваться с ними, кивать, улыбаться и очень удивился, когда они закивали и заулыбались в ответ, очень дружелюбно желая мне доброго утра. Так, улыбаясь и здороваясь, я дошёл до незнакомой комнаты. Я открыл дверь и тут же увидел вазу с гортензией. Она стояла на длиннющем столе. А за столом сидел волшебник Норланд…
— Ну надо же! — брови Чармейн слегка приподнялись.
— Я тоже удивился, — признался Питер. — Честно говоря, я как увидел его, так и остолбенел, как вкопанный. Он выглядел совершенно здоровым и бодрым: крепкий, румяный и шевелюра куда гуще, чем при нашей последней встрече. Он как раз чертил схему всех путей дома, которая сейчас лежит в чемоданчике. Тогда волшебник заполнил её лишь на четверть. Думаю, это о чём-то говорит. Но не важно, волшебник Норланд оторвался от работы и посмотрел на меня, а потом учтиво сказал: «Будь любезен, прикрой дверь. Чертёж сдувает». Я закрыл дверь и не успел и слова сказать, как он снова взглянул на меня и произнёс: «Ради всего святого, кто ты такой?»
— Питер Регис, — ответил я.
— Регис, Регис, — забубнил он, нахмурившись. — Верховная ведьма Монтальбино приходится тебе роднёй?
— Моя матушка, — кивнул я.
А он сказал:
— У неё нет детей.
— Я единственный её ребёнок, — ответил я. — Мой отец погиб под огромной лавиной в Загорье, мне тогда было несколько месяцев отроду.
Он нахмурился ещё больше и сказал:
— Молодой человек, лавина сошла в прошлом месяце. Говорят, её устроил лаббок и погубил много народу. Или, может, мы говорим о лавине, сошедшей сорок лет назад?
Он очень сурово смотрел на меня и ни капли не доверял. Я задумался, как же заставить его поверить мне, и сказал:
— Я говорю правду. Один из путей вашего дома ведёт в прошлое. В прошлое отправляется посуда после чая к полднику. И главное, — что докажет вам мои слова, — мы недавно поставили на тележку вазу с цветами — и вот она, стоит у вас.
Он посмотрел на вазу, но ничего не ответил. Тогда я продолжил:
— Я приехал в ваш дом, потому что моя матушка уговорила вас взять меня в ученики.
— Правда уговорила? — произнёс волшебник. — Видимо, я чем-то ей задолжал. Не вижу в тебе особых способностей.
— Я могу творить заклинания, — сказал я. — А моя матушка всегда добивается своего.
— Что верно, то верно, — согласился он. — Очень энергичная женщина. И что же я сказал, когда ты прибыл?
— Ничего не сказали, — ответил я. — Я не застал вас. За вашим домом присматривала девочка, Чармейн Бейкер… то есть она должна присматривать, но она вместо этого помогает королю в библиотеке, а вчера разговаривала с огненным демоном…
Он перебил меня, упоминание огненного демона его прямо потрясло.
— Огненный демон? — взволнованно спросил он. — Молодой человек, знаете ли вы, насколько опасными могут быть эти создания? Не хотите ли сказать, что очень скоро в Верхней Норландии объявится Ведьма Пустоши?
— Нет-нет, — возразил я. — Один из королевских волшебников Ингарии разделался с Ведьмой Пустоши три года назад. А тот огненный демон, о котором говорила Чармейн, прибыл, чтобы чем-то помочь королю. Думаю, в вашем времени Чармейн ещё совсем кроха, но в будущем её тётушка Семпрония попросит её присмотреть за вашим домом, потому что вы тяжело заболеете, и эльфы заберут вас, чтобы исцелить.
Кажется, мои слова расстроили волшебника. Он снова опустился в кресло и некоторое время задумчиво молчал.
— У меня есть внучатая племянница Семпрония, — наконец, проговорил он. — Возможно, всё так и есть. Семпрония вышла замуж за почтенного господина и вошла в уважаемую семью…
— В самую точку! — воскликнул я. — Вы бы только взглянули на матушку Чармейн. Она такая почтенная и уважаемая, что Чармейн из-за неё выросла белоручкой.
«От души благодарю, Питер, — мрачно подумала Чармейн. — Теперь он думает, что я настоящая лентяйка.»
— Но он не очень заинтересовался тобой, — продолжал Питер. — Ему хотелось знать, из-за чего он заболел, но я и сам не знаю. А ты знаешь? — обратился он вдруг девочке. Чармейн покачала головой, тогда парень пожал плечами и вернулся к рассказу: — Он вздохнул и сказал, что не имеет значения из-за чего, потому что это, видимо, неизбежно. А потом он озадаченно и немного растерянно заметил:
