Том 3. Невинные рассказы. Сатиры в прозе

изд.), размещены в сборнике «Сатиры в прозе» без соблюдения хронологической последовательности. Два очерка, появившиеся в 1862 году («К читателю», «Наш губернский день»), выражавшие более зрелый взгляд автора на изображаемые явления, поставлены раньше трех очерков, опубликованных в 1861 году («Литераторы-обыватели», «Клевета», «Наши глуповские дела»). Рассмотрим их не в порядке размещения в сборнике, а в порядке их написания и появления в печати. Это позволит лучше уяснить эволюцию в общественных воззрениях сатирика и движущуюся картину отразившейся в его произведениях острой социально-политической борьбы, связанной с подготовкой и проведением крестьянской реформы.

Местом действия «Губернских очерков» и целого ряда произведений, написанных Салтыковым вслед за ними, был город Крутогорск. Это вымышленное название первоначально не заключало в себе иного смысла, кроме условного географического определения, и в связи с местом ссылки Салтыкова нередко воспринималось читателями в значении псевдонима Вятки. Неудобство такого ограничительного понимания Салтыков все более осознавал по мере того, как его сатира углублялась в общий «порядок вещей» крепостнической монархии. И недаром образ города Глупова впервые появляется именно в очерке «Литераторы-обыватели» («Современник», 1861, № 2), где Салтыков выразил внутренне назревшую к 60-м годам потребность открыто размежеваться с теми либеральными обличителями, которые, подчиняясь правительственным нормам «гласности», не шли дальше обличения отдельных фактов чиновничьих злоупотреблений и с которыми вольно или невольно смешивали Салтыкова некоторые читатели.

Таким образом, пришедший на смену Крутогорску город Глупов явился той ядовитой художественной метафорой, которая сопротивлялась локальному истолкованию и сатирически клеймила весь самодержавно-крепостнический режим.

В «Литераторах-обывателях» слово Глупов встречается просто в качестве названия места действия и в производных от него наименованиях: глуповский городничий, глуповские мещане, наши глуповцы. В следующем очерке того же года — «Клевета» («Современник», 1861, № 10) — сатирик раскрывает нравственную сторону жизни глуповцев, характеризуя их как праздных тунеядцев, изъявляющих «твердое намерение жить без конца». В картину исторической схватки двух сил — господствующих глуповцев и пробуждающихся масс — вводится новый образ: город Умнов, символизирующий лагерь демократической интеллигенции. Свежая струя честности, прилетающая из Умнова, вызвала в глуповце прежде всего ненависть к самому возрождению и вынудила его приспособляться, что выразилось в попытках «глуповского возрождения», которое никаких положительных результатов дать не может. Происходит борьба между сторонниками подлинного, «умновского», и мнимого, «глуповского», возрождения. Первое, по убеждению сатирика, победит, ибо глуповца точит недуг, который неминуемо должен привести его к одру смерти. Глупов умирает, озлобляясь и агонизируя, положение его одно из самых безнадежных. Очерк «Клевета» написан уже после объявления крестьянской реформы. В ее куцем характере Салтыков видел признаки «глуповского возрождения», но считал, что это только начало в конечном счете победоносного процесса обновления.

В очерке «Наши глуповские дела» («Современник», 1861, № 11), где образы глуповского мира обрастают новыми подробностями, Салтыков приходит к тому же самому выводу об обреченности Глупова, что и в «Клевете», но приходит уже более сложным путем. Новое здесь: появление рядом со староглуповцем новоглуповца (так сатирик окрестил дворянских либералов) и рядом с Умновом — Буянова, символизирующего стихийное восстание крестьянских масс. В лице новоглуповца, который сохраняет прежнее крепостническое миросозерцание и отличается только изяществом манер и либеральной демагогией, староглуповец делает попытку продлить свое существование. Общественная борьба принимает все более острые формы, а в связи с этим и первоначальная вера Салтыкова в победу Умнова начинает колебаться и ищет поддержки в Буянове. Указывая на растущую трудность освободительной борьбы, на переход ее в более острый фазис развития, Салтыков, однако, и в «Наших глуповских делах» считает, что дело кончится победой, а не поражением. В новоглуповце, поборнике глуповского возрождения, он видит всего лишь тщетное стремление древнеглуповского миросозерцания удержаться на старой почве и оптимистически оценивает его как «последнего из глуповцев» (курсив наш. — А. Б.).

Очерк «К читателю» («Современник», 1862, № 2), носящий в значительной мере обобщающий характер по отношению ко всему сборнику «Сатир в прозе» и поэтому поставленный в нем на первое место, выделяется многосторонностью освещения пореформенной борьбы и тех проблем, которые особенно волновали Салтыкова в это время. Здесь сатирик выдвигает свое знаменитое определение эпохи реформы как «эпохи конфуза», которое затем навсегда удержится в его сатире. Ярые бюрократы-крепостники Зубатов и Удар-Ерыгин «сконфузились», оторопели, они готовы заявить себя сторонниками освобождения, но все это только умственный маскарад, прикрывающий прежние хищные вожделения. Разоблачая показной дворянский либерализм, Салтыков требует его «упорного, беспощадного отрицания», потому что он мешает расслушать честный мотив «действительного либерализма». Под последним Салтыков подразумевает «меньшинство людей мыслящих», кружки которых выступают во тьме «как зеленеющие оазисы будущего на песчаном фоне картины настоящего». Это мыслящее меньшинство подлинных демократов Салтыков резко отделяет от «либералов всех шерстей», маскирующих шумихою пустозвонных фраз старинную заскорузлость воззрений. Он полагает, что начался процесс неуклонного наступления честной мысли, и все попытки остановить ход исторических событий считает «нелепой претензией». «Наступает день расчета». Таковы чаяния и надежды Салтыкова.

Напомним, однако, позднейшее признание Салтыкова («Имярек», 1887) относительно неустойчивости пережитых им в эту пору настроений, о переходах от расцветания к увяданию, от надежд — к признанию отсутствия всяких перспектив. Эту неустойчивость можно наблюдать уже в очерках начала 60 -х годов, в частности, в очерке «К читателю». Когда Салтыков ведет речь в плане теоретического, философско-исторического сопоставления двух миросозерцаний — глуповского и умновского, — он полон веры в неизбежную смерть старого мира, констатирует начало процесса умирания и делает оптимистические прогнозы относительно неуклонности этого процесса. Но как только он переходит к суждениям о путях и способах практической борьбы, которая должна обеспечить победу нового над старым, надежды уступают место сомнениям, признанию отсутствия перспектив.

Вопрос о роли передовых идей и путях их проведения в массы, об условиях и методах просветительской деятельности «меньшинства мыслящих людей» занимает в очерке «К читателю» центральное место. Задача, говорит Салтыков, состоит в том, чтобы способствовать исторически назревшей победе новых идей над глуповским невежеством. Для этого передовые люди должны, во-первых, в чистоте хранить и отстаивать свои идеалы, ибо «только доведенная до героизма мысль может породить героизм и в действиях!». Во-вторых, люди героической мысли не должны пребывать в скромном безмолвии, а обязаны действовать, нести свои идейные сокровища в широкую среду. Но какими путями действовать? Если действовать крадучись, притворившись глуповцем, с тем чтобы в удобный момент снять с глуповцев «дурацкий колпак», — то сам сделаешься глуповцем, пока будешь приспосабливаться. Если пойдешь напролом — сразу заклюют Удар-Ерыгины.

Но, может быть, в глуповской среде есть свежие элементы, не подкупленные прошлым, на поддержку которых пропагандист новых идей может рассчитывать? И на этот вопрос Салтыков отвечает отрицательно. Глуповцы старшие, кушающие сладко, — это народ отпетый, кремнистоголовый, никакая мысль не пробьется сквозь эту плотную каменную обшивку. Что касается глуповцев меньших, Иванушек, то их «мыслительные способности всецело сосредоточены на том, чтоб как-нибудь не лопнуть с голоду».

Писатель вынужден признать, что народная масса не доросла до сознательного протеста, до понимания необходимости коллективной самозащиты. Эту горькую истину Салтыков поясняет рассказом о происшествии на переправе через реку Большую Глуповицу. Человека, избитого за неподчинение распоряжениям начальства, толпа не поддержала, она «развратно и подло хохотала». Видимо, эта неспособность массы к организованной самозащите и побудила Салтыкова в очерке «К читателю» включить в социологию Глупова и народ (Иванушек), под именем «глуповцев меньших», хотя обычно в «Сатирах в прозе» народная масса противопоставляется глуповцам, под которыми подразумеваются дворянство и бюрократия.

Так, в очерке «К читателю» сатирик пришел к грустному выводу об отсутствии широкой среды, которая явилась бы благоприятной почвой для скорого торжества новых идей. И пока, следовательно, передовая мысль вынуждена осуществлять свою историческую миссию исключительно силами «мыслящего