— Мы встретились при необычных обстоятельствах, — продолжала она.
— Это ничего не меняет.
— Я была в сложной ситуации.
— Ты выделывала захватывающие трюки посреди дороги, в свадебном платье.
Она насупилась.
— Я была не просто зла. Я была обижена, смущена, эмоционально подавлена. А ты был в отпуске, готовый к… приключениям. — Она помолчала, собираясь с мыслями. — Словом, у обоих было ненормальное состояние: я разбита, ты в предвкушении праздника; и при таком стечении обстоятельств…
— Словом, — с горечью сказал Дигби, — теперь, когда мы вернулись в норму, ты считаешь, что любви конец. Кили тяжело вздохнула.
— Если ты собираешься здесь оставаться, то только на этом условии. Я по горло сыта мужчиной, не способным на серьезные поступки, и не намерена повторять своей ошибки.
— Кили, не путай Божий дар с яичницей. Я не Трой. У нас с ним ничего общего.
— Знаешь, так нельзя — вдруг собраться, проехать полстраны, без предупреждения появиться у меня на пороге, к тому же с собакой, рассчитывая прожить в гостевой комнате Бог знает сколько времени, и при этом надеяться, что я буду считать тебя ответственным человеком.
Дигби молча досчитал до десяти, чтобы умерить свой пыл. Он многое мог бы ей рассказать, очень многое. Но он отказывался от защиты. Пока Кили Оуэне на деле не узнает, каков он есть, никакие слова не внушат ей то чувство уважения, на которое он рассчитывает. Так что он не стал ни объяснять про «Д. Б. Инновейшн», ни выкладывать перед ней портфель с ценными бумагами, чтобы поразить воображение; он мягко сказал:
— Кили, ты путаешь безответственность с нестандартным поведением. У Троя нет чувства ответственности. У меня есть. Просто я не всегда веду себя так, как будто раскрашиваю готовую картинку.
Кили обдумала его объяснение.
— Ты можешь как угодно играть словами, Дигби, но все дело в том, что мне уже не двадцать лет. Я созрела для взрослых вещей.
— Таких, как дети, — сказал Дигби.
— Да. Я хочу иметь детей и не делаю из этого секрета. Но мне нужен полный набор. Ты говоришь, что не любишь раскрашивать готовые картинки, — а меня это устраивает. Я не хочу растить детей в одиночку. Мне нужно, чтобы у них был отец, который уделял бы им столько же внимания, сколько и я. — Она помолчала. — Я знаю, что значит расти без отца, хотеть отца, удивляться, почему он…
Она захлебнулась от душивших ее чувств. Дигби приоткрылась неведомая сторона ее жизни: Кили — безотцовщина, брошенный ребенок — и где-то на стороне мужчина, не пожелавший стать ей отцом.
— Так вот, — жестко продолжила она, — я готова отплатить за твою доброту в Лас-Вегасе, как другу, а не как любовнику.
— Не хочешь тратить время на перекати-поле?
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— У меня нет времени вступать в отношения, которые ведут прямиком в ад.
Дигби не смог сдержать раздражение в голосе:
— Ты так уверена, что мы направимся именно туда?
Ты даже не заказываешь билет на самолет!
— С каких пор это считается пороком?
— У друга это пороком не считается. Дигби получил ультиматум: его приглашали остаться на правах друга, но не любовника. Ему это не нравилось, но на большее не приходилось рассчитывать. Пока.
Он намотал на палец завиток ее волос, и она повернула к нему лицо. Впившись в него взглядом, Дигби сказал:
— Ты хоть представляешь себе, насколько мне хочется заняться с тобой любовью прямо сейчас?
Она открыла рот, но передумала и отвела взгляд. Дигби еле сдержал вздох облегчения. Выяснив то, что хотел знать, он решил, что теперь можно вести игру не спеша, и встал.
— Раз такой возможности у меня нет, можно переходить к плану Б.
— Что за план Б?
— Разгрузить машину. — Он пошел к двери.
— Дигби?
Он обернулся и поднял брови.
— Ты понимаешь, на каких условиях можешь оставаться?
— Понимаю.
Только он взялся за ручку двери, как Честер вскочил с колен Кили и ринулся за ним. Дигби успел закрыть дверь, и пес заскулил, забегал, обнюхивая пол, наконец лег у двери, уткнул морду в лапы и стал ждать.
Кили откинулась на спинку дивана и застонала. Что она наделала!
— Может быть, я смогу тебе помочь? — сказал Дигби.
Кили заканчивала подтыкать простыню под матрас на диване и, не глядя на Дигби, ответила:
— Я уже почти все сделала.
Хотя щекотливая тема больше не поднималась, несколько часов, проведенных за незначительными разговорами и приготовлением нехитрого ужина, отчетливо показали, что делить ее домик с мужчиной размеров Дигби Барнеса подразумевает какое-то другое, новое значение слова «делить». Он заполнял собой все пространство; кажется, не было момента, когда Кили не чувствовала бы, что в доме находится стопроцентный мужчина.
— Я не имею в виду постель, — сказал Дигби, обрадовавшись случаю произнести слово «постель». Тот факт, что она избегала смотреть на него, застилая диван, был обнадеживающим знаком. — Я имел в виду подходящего мужчину.
— Подходящего мужчину?
— Я вот что подумал: одинокой женщине трудно заводить знакомства. Я мог бы водить тебя туда, где толкутся мужчины.
— Например?
Он пожал плечами.
— Ну, скажем, в спортивные бары. Множество одиноких мужчин ходят в спортивные бары, особенно во время соревнований.
— Ты хочешь помочь мне в знакомстве с мужчинами?
— Не просто с мужчинами. С мужчинами, имеющими профессию. С будущим отцом твоих детей. Я мог бы заводить разговор, помогать тебе собирать сведения. Мы подыщем тебе нотариуса. Или хироманта.
— Хироманта?
— Очень надежное дело. Хиромантия — медицина будущего. Никаких лекарств. Только наложение рук. Хироманты, наверно, замечательные любовники. Все их приспособления…
— Дигби! — Она пылала.
— Ну, как тебе моя идея?
— Ты же не хочешь знать, что я об этом думаю! — сказала Кили, натягивая край одеяла и запихивая его под матрас.
Дигби притворился непонимающим.
— Разве я сказал что-то не то?
Кили возмущенно фыркнула и скрестила руки. Дигби смотрел, как натянулась ткань рубашки, обозначив ее грудь. Никогда еще она не была так соблазнительна! Он с невозмутимым лицом пожал плечами.
— Ты сказала, что мы будем друзьями; тебе важно найти ответственного человека. Ну, вот я и… стараюсь…
— Знаешь, хватит стараться, ладно? Не надо спасать меня от участи старой девы! Я не так уж безнадежна.
— Извини. Я подумал…
