выглядел потрясающе.
Дигби прекратил работу и улыбнулся.
— Что такое? Неужели Кили Оуэне может видеть не только то, что лежит на поверхности?
— Я понимаю, что он раньше был красивым, но хочу сказать тебе, Дигби, что все-таки не вижу в нем будущих прелестей.
— Немножко веры, душечка!
Он перевернул стол, чтобы заняться другой ножкой.
Через десять минут Дигби закончил со столом, еще полчаса ушло на стулья. Удовлетворенный результатом, он поставил их к столу так, будто здесь недавно сидели двое, отошел и прицелился «рамкой», как раньше проделывал это со стеной. Слегка подвинул стулья, отошел и снова прицелился.
— Что ты делаешь? — спросила Кили.
— Ищу верную перспективу. — Стараясь не тронуть стулья, он поднял стол и снова положил его набок. — Сейчас начнется самое интересное.
Он поставил правую ногу на верхний край столешницы и изо всех сил надавил. Через секунду-другую стол поддался — ножки подогнулись. Дигби осмотрел результат и торжествующе потряс руками над головой.
— Получилось, черт возьми!
Он опрокинул стул на спинку и взглянул на Кили.
— Мне понадобится твоя помощь.
— Говори, что я должна делать. Дигби показал на спинку стула.
— Просто встань сюда и смотри с восхищением.
Кили встала, и кривая поверхность качнулась.
— Когда я попробую его согнуть, он может сдвинуться, — предупредил Дигби и поставил ногу на край сиденья. — Держи равновесие, особенно на счет «три». Раз… два… три!
От толчка огромной ноги сиденье подогнулось, но спинка взлетела, и Кили опрокинулась назад. Дигби ринулся ее спасать и упал вместе с нею, перекатив ее на себя, чтобы она не ударилась.
Через секунду Кили оправилась от шока, вызванного падением, и ощутила сильные мужские руки у себя на спине. Запах дорогого одеколона. Сердце, тяжело бьющееся возле ее уха.
— С тобой все в порядке? — спросила она. Она почувствовала, как он затрясся от смеха.
— Могло бы быть и получше.
— Ты не ушибся?
— Меня скрутило, но не от падения. — В голосе слышались чувственные нотки.
Кили повернула голову так, чтобы видеть его лицо.
— Тогда, что же ты меня не поцелуешь?
Он помолчал, коснулся ее щеки. Посмотрел в глаза.
— Я не сплю ночами, мечтая тебя поцеловать. Но это слишком опасно.
Ей стало жарко. Лицо горело. Он прав. Не целоваться же им, как на первом свидании. После того, что было в Вегасе. Отвернувшись, она безнадежно буркнула:
— Чертовы гормоны.
— Да, у меня тоже. — Дигби осторожно снял руку, выкатился из-под нее и сел. — Придется кастрировать себя и податься в Тибет к монахам.
— Но это будет обман. Ведь смысл обета безбрачия — в воздержании.
— Кому, как нравится. Кастрацию не я придумал.
Кили насупилась. Он что, думает, ей легче? Если он такой несчастный, может убираться. От этой мысли ей стало совсем плохо.
Неприятный треск вывел ее из задумчивости; она обернулась и увидела, что Дигби стоит на погнутом стуле. Он нашел точку равновесия, подпрыгнул, и снова раздался треск.
— Черт! — Он хмуро глядел на стул. Жалко, нет кувалды.
— Странно, что ты ее не взял с собой.
— Забыл. — Он опрокинул второй стул. — Попробуешь еще раз?
— Я уж боялась, ты больше не попросишь, — сказала она, становясь на спинку стула.
Дигби установил ногу на ребро сиденья.
— Готова? На «три». Только не падать!
— Я не собираюсь падать.
— Все же придерживайся за мою талию.
— Спорю, ты с каждой знакомой практикуешь этот трюк, — сказала Кили, обвив его руками.
— С каждой, но до сих пор попадались только блондинки.
Кили сердито шлепнула его. Дигби хмуро усмехнулся.
— Мне не приходилось делать подобные вещи, но приятно думать, что я человек без предубеждений.
— На «три», — твердо сказала Кили. — Раз… два…
— Три! — подхватил Дигби и подался вперед.
Они качнулись, но устояли. Кили отошла в сторону и посмотрела на расплющенный стул.
— Что теперь?
— Начинаем творить, — сказал Дигби.
Он подтащил стулья к столу и расположил их друг против друга, сунув сплющенные сиденья в подстолье — так они стояли бы, если бы не стали плоскими, как блин, испеченный скверной кухаркой. Затем отошел, сделал «рамку» вокруг своего творения, поправил положение одного стула.
— Что ты думаешь об этом?
Кили, прищурившись, изучила композицию, выдержала паузу, обреченно вздохнула и вынесла заключение:
— Похоже, что все это свалилось с грузовика на большой дороге в час пик.
— Неблагодарная! — Дигби сгреб ее руку и потащил за собой на передний двор.
Растерянная Кили еле поспевала за его широким шагом. Когда они подошли к грузовичку, Дигби залез в кузов, отпер приделанный к борту металлический ящик и стал перебирать устрашающего вида инструменты непонятного назначения. Наконец протянул ей моток тонкой проволоки.
— Вот. Держи. Это нам понадобится.
— Нам?
— Ты будешь помогать. Это исправит твое отношение к делу.
— Что же плохого в моем отношении? Дигби усмехнулся дьявольской усмешкой.
— Оно слишком прохладно, с твоей стороны я встречаю полное отсутствие энтузиазма.
— Прости, что я не в состоянии млеть от восторга при виде раздавленной мебели.
Они вернулись во двор, Дигби заново проверил расположение плоских металлических деталей ансамбля, пометил мелом, места, где стол соприкасался со стульями. Потом связал все три предмета проволокой; Кили помогала просовывать проволоку в дырки литья и ловила конец, когда Дигби толкал снизу.
— Твоя тощая проволока выдержит, если мы попробуем это поднять? — спросила Кили.
— Моя проволока выдержит, даже если я вздумаю подвесить на ней тебя.
— Очень утешительная мысль.
Он поднял на нее глаза и улыбнулся.
— Не пугайся, я не поступаю так с милыми девушками, как бы нахально они себя ни вели.
Кили фыркнула и с заносчивым видом отвернулась. Дигби смешком сгладил шуточное оскорбление.
Несмотря на взаимные поддразнивания, — а может, благодаря им, — работалось с Дигби легко. Гораздо труднее было находиться рядом и не рядом. Вероятно, из-за его размеров у Кили создавалось впечатление, что он ее окружает. Впрочем, она подозревала, что причина не только в размерах. Искушение дотронуться до него было почти непреодолимым. Как легко: одно движение в его сторону — и… О, как ей хочется оказаться в его сильных руках, прижаться к широкой груди, забыть весь мир, укрывшись в надежном убежище.
