Тогда мне сказали, что если я буду принимать лекарства, то перестану считать. Я могла бы это сделать. Но я не пила таблетки, потому что не знала, нужно ли мне это, – вот в чем загвоздка. Никогда не знаешь, как должно быть на самом деле, как правильно, что в конце концов нас спасет. Помню, я сидела тогда на больничной койке и задавалась вопросом: чего бы лишился наш мир, если бы какой-нибудь врач «вылечил» Николу? И если я изменюсь, то какой ценой?
Но сейчас, сидя на кровати, я не думаю о том, чего лишился бы мир. Я думаю, как хорошо было бы сидеть в машине с Шеймусом столько, сколько хочется, и ужинать в ресторане, и спать допоздна по воскресеньям. Я думаю о том, сколько всего могу приобрести.
Всё происходит очень быстро. Через две недели с небольшим я записываюсь на прием к психиатру и к специалисту по поведенческой терапии. Сперва иду к психиатру. Кабинет профессора Сегроува размером с мою квартиру, но из мебели в нем всего лишь массивный шкаф, солидный дубовый стол с зеленой столешницей, два мягких кресла и кушетка. Делайте со мной, что хотите, но на кушетку я не лягу. Шеймус предложил пойти со мной за компанию, но ни за что на свете я на это не соглашусь. И вот он ждет в машине.
У профессора Сегроува блестящая лысина, суровые брови и галстук-бабочка, красный в горошек, с красными же подтяжками поверх белоснежной рубашки. Его серые брюки не иначе как сшиты на заказ, потому что идеально обтягивают сферический живот, но при этом сужаются к худым щиколоткам и оканчиваются точь-в-точь у мысков крошечных ботиночек ручной работы.
– Итак, Грейс. Что привело вас сюда? – Он кровожадно улыбается и дергает себя за бабочку.
Для психиатра подобное поведение выглядит тревожным, особенно учитывая, что я всегда считала бабочки признаком умственного расстройства, своего рода подсознательным желанием удавиться.
– Пришла за штампиком на парковочный талон.
На верхней полке – 75 книг.
Он улыбается. Кивает:
– Хорошо, очень хорошо. В направлении от терапевта говорится, что вы решили наконец-то избавиться от привычки считать. – Он показывает на папку, лежащую на столе.
Из его бровей торчит невероятное количество жестких белых волосков – видимо, им надоело расти на голове, и они поменяли место дислокации. Они расположены так хаотично, что, пока он говорит, я постоянно сбиваюсь со счета, и приходится начинать сначала. Почти невозможно сосчитать точно, но, кажется, их 15 слева и 17 справа.
– Это большой шаг, – продолжает он. – Сколько вам было лет, когда вы начали считать?
Почти отвечаю «три, как и вам», но не зря же я тащилась в такую даль. Да и Шеймус отпросился на полдня, чтобы меня отвезти. Кладу ногу на ногу. Затем меняю их местами.
– Сложно ответить точно, но, в целом, можно сказать, что с восьми лет.
Он снова смотрит в свою папку:
– Вижу, вы проходили стационарное лечение. Это случилось в тот период, когда счет начал мешать вашей повседневной жизни?
– Да. 25 месяцев назад.
На второй полке только 45 книг. Потому что они толще.
– Двадцать пять месяцев назад. – Он записывает что-то на толстой стопке обычной бумаги и по- прежнему улыбается.
И с какой, спрашивается, стати? Что тут смешного? Или он представляет, что нашел отличный материал для научной статьи в «Вестнике психиатра»? «Запутанный случай Грейс В.».
– Грейс, вы умница. Людям, страдающим обсессивно-компульсивными расстройствами, обычно сложнее всего начать лечение, так как это нарушает их привычный распорядок. Нередко больные отменяют первый прием.
Нередко люди бывают умнее меня.
– Вчера у меня выдалась трудная ночь. Я… – Впиваюсь пальцами в кожаное кресло. – Я измерила все комнаты… в своей квартире. Потом записала результаты на стенах. Шеймус, мой парень, приехал помочь в 2 часа ночи. Точнее, в 2.09.
Ничего не говорю о том, как приятно было видеть эти цифры на стенах сегодня утром. Что бы ни случилось, я их оставлю.
Доктор всё это записывает. Бедняга наверняка несчастлив в браке, в его семье давно никто никого не любит, он живет в пустом холодном доме в Кью или Кентербери и оплачивает обучение своего отпрыска в частной школе, не подозревая, что ребенок даже не его, если женщина, которая записывает на стенах цифры, – это настолько для него увлекательно. Что ж, будем считать, что на этой неделе я свое доброе дело сделала. Он встает, подходит к книжному шкафу (сколько книг на нижней полке, мне отсюда не видно), потом снова садится.
Пытаюсь не думать о том, сколько других абсолютно здоровых людей сидело в этом красивом кресле с 19 пуговицами на спинке. Сколько других невинных маленьких странностей так упорно пытается вылечить профессор Сегроув (на дверной табличке нет имени, даже инициала – но мне кажется, он похож на Джулиуса). Привередливость в еде? Не выносим курицу? Иди ко мне, мой юный куроненавистник. Мы тебе поможем! Плачем над старыми фильмами и рекламой телефонных компаний, где красавец сын звонит маме в родную итальянскую деревню? Вперед и с песней! Очень скоро вы сможете избавиться от своего заболевания выраженного депрессивного характера с возможными отклонениями в истерию и стать такими же черствыми, как большинство из нас. Вы сможете каждый день смотреть шестичасовые новости, не испытывая ни капли сострадания! В руках профессора Сегроува все мы станем нормальными.
– А как вы себя чувствуете, когда не можете считать?
Так, будто у меня вдруг проявились все болезни, известные человечеству, и еще парочка неизвестных.
– Тревожно, пожалуй. Иногда.
Можно подумать, никто другой никогда не испытывает тревогу. К примеру, задачи, которые ставил перед собой Никола, в те времена казались невыполнимыми. Он думал о вещах, которые выглядели невозможными, а в мечтах рисовал нечто гораздо большее, чем электричество. В наши дни, когда есть телевидение, радио, мобильные телефоны и беспроводная связь, легко недооценить гениальность его идей. Но представьте себе мир в 1900 году, когда ничего этого не было. Королева Виктория на троне. Австралия еще даже не стала государством. У женщин нет права голоса.
Профессор Сегроув снова улыбается, берет чистый лист бумаги и рисует улыбающуюся рожицу. Поднимает листик и показывает мне. Пририсовать рожице кустистые брови – и выйдет точь-в-точь доктор Сегроув.
– Вместе мы построим лестницу в лучшее будущее, Грейс. – Он что-то пишет на листке и протягивает мне рецепт.
Сразу после доктора Сегроува иду на прием к бихевиоральному терапевту. В приемной 15 стульев. Сажусь и жду. Надеюсь, Шеймус устроился в каком-нибудь кафе неподалеку. «Мне не трудно, – ответил он, когда я сказала ему про прием у врача. – Я тебя отвезу».
Никола спроектировал радиокоммуникационную вышку, при помощи которой можно было бы передавать сообщения почти по всей территории Соединенных Штатов и даже через Атлантический океан. В его воображении возникали новостные и биржевые сводки, телефонные сети – всё, чем мы сейчас располагаем. Он опередил свое время более чем на сто лет. Оставалась одна маленькая проблема: чтобы построить эту вышку, нужны были деньги. Вестингауз не мог ему помочь, поэтому Никола обратился к тому, у кого наличные точно водились. Это был миллиардер и промышленник Дж. Пирпонт Морган.
Услышав о предложении Николы, даже такой человек, как Морган, был изумлен. Представьте, мистер Капиталист, всемирную монополию на радиосвязь. Никола признался Моргану, что уже передавал сигналы на расстояние более семисот миль. Всего-то нужно 350 000 долларов: 100 000 – на первый передатчик через Атлантику и 250 000 – через Тихий океан. Морган выдал Николе аванс в 150 000; этого оказалось достаточно, чтобы начать работу. Никола был в восторге и пообещал промышленнику прибыль в стократном размере. Но, чтобы воплотить свою мечту, Николе нужна была земля.
– Грейс Ванденбург? Это вы?
Из-за стойки выходит женщина. Высокая, худая, с черными волосами, которые, словно влажные
