нефтяные пятна, стекают на щеки. Одета в стиле ретро 1920-х годов: короткое серое платье с заниженной талией поверх белой рубашки, лаковые черные туфли с пряжкой у щиколотки.
Нет. Что вы. Никогда о такой не слышала. Я, вообще-то, пришла ремонтировать ксерокс.
– Я – Франсина. Пожалуйста, следуйте за мной.
Клацая лаковыми черными туфлями, Франсина ведет меня в конференц-зал, который абсолютно пуст, лишь нескольких пластиковых стульев составлены в кружок. Я сажусь, кладу ногу на ногу и скрещиваю руки на груди. Потом мне приходит в голову, что, возможно, кому-то эта поза покажется закрытой, поэтому опускаю ногу и расцепляю руки. Ищу окно, чтобы в него выпрыгнуть, но в комнате их нет.
– Добро пожаловать. Я буду вести групповые занятия и индивидуальные сеансы. Понимаю, вам сейчас немного неловко, но поверьте, мы скоро станем лучшими друзьями. – У нее на лбу застыло перманентное выражение тревоги и участия.
Вообще-то, список моих друзей временно не пополняется. Могла бы попробовать найти вам местечко, но для этого кому-то придется сначала умереть.
– Итак, первое, о чем я хотела бы вас спросить, – о вашей личной группе поддержки.
О моем личном чем?
– Друзьях, родных. Людях, которые понимают, что вы начали строить лестницу в лучшее будущее, и готовы подсадить вас, образно говоря.
Опять эта дурацкая лестница.
– Ну, у меня есть парень. Он меня очень поддерживает. Сегодня вот подвез до клиники.
Морщина от озабоченности на лбу Франсины превращается в такую глубокую борозду, что мне становится страшно, как бы она не врезалась ей в мозг. А может, это уже произошло.
– И что же, больше никого? А подруги? Семья? Извините. Вскормлена волками.
– Есть еще мама и сестра. Но они пока не знают про… лестницу.
– Цык-цык-цык.
Никогда раньше не встречала людей, которые издавали бы звук «цык-цык-цык». Интересно, можно ли этому научиться? Язык непроизвольно тянется к твердому нёбу, но я решаю подождать до дома и уже там попрактиковаться.
– Наши родные и друзья – это перила лестницы. Ты должна делиться с ними. Это совершенно необходимо. Уверена, профессор Сегроув того же мнения.
Вот прекрасная возможность разузнать, как его зовут, но вдруг меня осеняет: а что, если Профессор – это и есть его имя, как Майор Майор в «Поправке-22»? Может, его родители были настолько дальновидными, что заблаговременно позаботились о будущей успешной карьере маленького Профессора.
Тем временем Франсина, воспользовавшись моим замешательством, перешла к дальнейшим инструкциям:
– Вот что надо сделать, Грейс. В твоем журнале… У тебя ведь есть журнал?
Презрительно фыркаю:
– Разумеется. Добрая сотня старых выпусков журнала Американской медицинской ассоциации!
Франсина выпучивает глаза:
– Нет, Грейс, нет. Я имела в виду
– «Список доверенных лиц»? Вы уверены? Может, лучше «Моя группа поддержки»?
Франсина наклоняет голову:
– Ммм… это несколько необычно, но пожалуй… знаешь что, Грейс? Можешь назвать свой список «Группа поддержки», а я спрошу у профессора Сегроува. Если возникнут проблемы, я тебе позвоню. Но заголовок должен обязательно располагаться на первой странице. Поддержка родных совершенно необходима, Грейс. Повторяй про себя: честность и смирение помогут мне построить лестницу.
Шеймус ждет в машине с кофе и газетой. Он любит читать спортивную колонку, от начала до конца – каждое слово. Меня он не видит. С правой стороны на его голове клочок волос растет в сторону, а не вниз, как положено. Я знаю, какой этот клочок на ощупь. Я его гладила.
– Привет, – говорю я.
Он вздрагивает и выходит из машины:
– Привет. Как всё прошло?
– Меня вылечили.
Он обходит машину спереди, чтобы открыть мне дверцу:
– Нет, правда. Как всё прошло?
– Приготовься к лучшей новости в своей жизни, – сообщаю я ему. – Ты первый слышишь про группу поддержки.
Он открывает дверцу, и я его целую.
И вот сегодня, в среду вечером, я начинаю с первой строчки списка и звоню маме.
– Господи, Грейс! Неужели я забыла про воскресенье? Ты не заболела?
– Нет, мам. Еще только среда. Я не заболела. Просто…
– Просто что?
Перевожу дыхание:
– Я решила… обратиться к врачу. Хожу теперь к психиатру по поводу… счета.
– Неужели, дорогая? Опять? Спустя столько времени? Ты же вроде говорила, что тебя ничего не беспокоит. Уверяла нас, что счастлива.
– Это так. – Делаю глубокий вдох. – Но могла бы быть еще счастливее.
– Наверное, лечение не повредит, но ты уж будь осторожна. У этих психиатров не все дома, знаешь? Помнишь, Том Круз рассказывал? А еще я где-то читала, что среди психиатров самый высокий уровень самоубийств, выше, чем в любой другой профессии. Хотя погоди… может, речь шла о стоматологах? Если о них, то можно понять. Кому понравится весь день совать пальцы в чужие рты? Отвратительно. А раньше, когда не было перчаток, было еще хуже. Помню, один раз была у зубного врача, который оказался заядлым курильщиком. От его рук несло дымом. Ужасно. А моей подруге вытащили все ртутные пломбы, и она тут же перестала болеть. У тебя с пищеварением всё в норме?
Милая, любящая, всё понимающая мама. Чувствую, как во время разговора с ней у меня атрофируются миллионы мозговых клеток. Про пищеварение лучше ей ни слова не говорить – вдруг начнет рассказывать про свое?
Очередь Джил.
– Грейс? Сегодня среда. Что-то случилось?
– Джил… я решила пройти лечение. Хожу к психиатру… по поводу счета… Алло? Джил? Ты слушаешь?
– Да… слушаю. Ты уверена, Грейс? Помнишь, что ты сказала после прошлого раза? «Зачем мне врач? – сказала ты. – Я ничем не больна. Моя „болезнь“ – всего лишь проявление многообразия человеческих возможностей». Припоминаю, ты чуть на меня не набросилась, когда я предложила сходить к другому доктору.
– Я помню. Помню, что тогда говорила.
– Ты сказала, что психотерапия – это попытка вкрутить шурупы в квадратные отверстия. Что индивидуальность – дар, а не проклятие.
– Я помню, помню.
– «Медикаментозное лечение разнообразных проявлений индивидуальности идет на пользу лишь мультинациональным фармацевтическим корпорациям, которые, естественно, заинтересованы в том, чтобы расширить понятие „болезнь“».
И это я слышу от женщины, которая полчаса ищет свой джип на стоянке в Саутленде. Ни с того ни с сего она вдруг в точности запомнила все мои высказывания, произнесенные в прошлом.
