понеслись по арене.
Они не обращали на меня, свою жертву, внимания, хотя были опытными убийцами. На этот раз им противостоял всего лишь один беспомощный гладиатор. И тут с трибуны, слева от императора, где находились самые обольстительные гетеры, раздался дружный крик: «Повязку! Долой повязку!» Вначале Нерон остался недоволен слишком вольным поведением гетер, которые совсем недавно прибыли из Иудеи и только благодаря его особому к ним расположению были допущены в Колизей. Но львам противостоял всего один гладиатор, поэтому император разрешил снять мне повязку.
Яркое солнце ослепило меня. И если бы в это мгновение львы накинулись на меня, я был бы неминуемо растерзан ими. Но бесстрашные звери все еще не обращали на меня внимания. Я стоял и смотрел на львов, терпеливо ожидая, когда они заметят меня. Посмотрев на свои мускулистые руки и ноги, я пришел в изумление от своей физической мощи. Состояние безысходности, охватившее меня в первый момент появления в гладиаторском цирке, прошло, и я приготовился к битве.
Сухой чистый воздух был горяч, как дыхание смерти. Ни дуновения ветерка, ни тучи на горизонте. Целую неделю нестерпимая жара накаляла город. Ничто не предвещало дождя, который принес бы долгожданную прохладу.
И тут я заметил, как какая-то знатная дама бросила мне небольшой полированный щит. Я поймал его налету. В щите отражалось раскаленное солнце. Мне показалось странным, что именно солнце, которое немилосердно накалило атмосферу над Колизеем, должно было стать моим помощником в схватке со львами. Я невольно вспомнил Персея. Этот античный герой с помощью полированного щита одолел Медузу Горгону. Но Персей имел на вооружении еще шапку-невидимку и крылатые сандалии Гермеса.
Мое снаряжение было гораздо скромнее, и тем не менее я решил повторить его легендарный подвиг. Ведь три разъяренных льва ни в чем не уступали по лютости Медузе Горгоне. В их красивых гривах, правда, не извивались шипящие ядовитые змеи, но голодные ненасытные твари были не менее опасны своими смертоносными когтями.
Помня об этом, я встал по отношению ко львам таким образом, чтобы, в случае нападения, ослепить их с помощью щита ликом солнца, а затем, молниеносно поразить мечом.
Я не успел выразить свою признательность прекрасной незнакомке за щит – все мое внимание было поглощено львами. Набегавшись, они холодно уставились на меня. Их длинные хвосты начали нервно бить по земле. Первым на меня кинулся мощный трехлеток с густой золотистой гривой. Я успел увернуться от него, ослепив на мгновение сверкающим щитом. Римский меч вошел в него по самую рукоятку и распорол брюхо. Лев перевернулся в воздухе и всей тяжестью рухнул на арену. Затем поднялся и направился к клетке. Кровавые внутренности волочились за ним по песку.
Второй лев кинулся на меня сзади. Но я предвосхитил его стремительный бросок и быстро пригнулся к арене, выставив над головой обоюдоострый меч. Он лишь слегка задел его брюхо. Благородное животное, без тени страха, легло недалеко от меня и стало зализывать неглубокую рану. Оно явно отвлекало на себя мое внимание. Львы действовали так согласованно, что чуть не перехитрили меня.
Заметив в щите отражение разъяренного льва, бросившегося на меня сбоку, я едва успел увернуться и всадил в него меч прямо в сердце. Но тут лев, которому я распорол брюхо, вцепился в мою руку и распорол ее до кости. Алая кровь хлынула на арену величайшего цирка древнего Рима. Знатные римляне завопили от восторга при виде моей крови. Они уже предвкушали мой скорый конец. Продажные твари – только что они приветствовали мое появление на арене цирка одобрительными криками, а теперь ликовали, видя мои страдания.
Как я хотел жить в эту роковую минуту вопреки желанию императора и его кровожадной свиты! Как мне хотелось завоевать долгожданную свободу!
Лев, казалось, почувствовал безоговорочную поддержку трибун и решительно кинулся на меня. Я едва успел заметить летящую над ареной длинную тень. Мне удалось лишь выставить в направлении его римский меч, и этим ослабить удар. Лев опустился мне на грудь. Меч, отбитый тяжелой лапой, отлетел в сторону. Безоружный, я отбросил полированный щит, ставший бесполезным, и обхватил льва за шею. Я начал изо всех сил душить его. Разъяренный зверь уже начал задыхаться в моих могучих объятиях, но тут от потери крови я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, то оказался в объятиях красивой молодой женщины. Мне показалось, что я уже видел ее раньше. Это происходило потому, что мои видения с каждым разом становились все более реальными, приобретая характер физической близости. Глубокая рана на руке была перевязана тонкой тканью, оторванной от женского платья. Я лежал на широком ложе, покрытом шкурами леопардов. Полуобнаженная красавица, приветливо склонившись надо мной, целовала мои многочисленные раны. Ее упругая грудь выглядывала из глубокого выреза в платье. Рука невольно потянулась к этим сочным и нежным плодам, слаще которых не могла выдумать природа.
– О, как хорошо, Кольвер! – страстно промолвила римлянка. Женщина начала плавно двигаться. Ее движения напоминали порхание ночной бабочки возле горящей свечи. Большие обнаженные груди ударялись о мою широкую грудь, отчего мои раны сладостно заныли.
Я узнал женщину. Это она незаметно бросила полированный щит на арену цирка. Щит пришелся кстати и спас меня от неминуемой гибели.
Итак, я снова стал Кольвером. Я должен как следует запомнить это видение. Возможно, оно поможет мне решить задачу, с которой не справился мой побратим.
– Как мне удалось спастись, Эвридика? – пробормотал я, опьяненный волшебным ароматом, исходящим от ее нежной кожи.
– Ты задушил свирепого льва, как я сейчас задушу тебя в своих объятиях, – промолвила молодая гетера.
– Мне надо срочно бежать из Рима! – спохватился я, вспомнив ненавистного Нерона, чьи ночные оргии приводили всех в ужас.
– Но он даровал тебе жизнь!
– Разве ты не знаешь нашего императора? Он подарил мне жизнь только для того, чтобы забрать ее этой ночью. Бьюсь об заклад, что он уже обдумывает изощренный способ моей казни.
– Но я хочу, чтобы ты возбуждался от моего прикосновения, доставляя мне сладостную боль, – не отпускала меня Эвридика. Мне тоже этого хотелось, но я слишком хорошо знал цену императорскому слову.
– Надеюсь, ты хочешь еще встретиться со мной на ложе любви? – нежно сказал я, прижимая к себе свою возлюбленную.
– Кольвер, только не оставляй меня одну в этом громадной пустом доме. – Ее слова достигли моих ушей одновременно с шумом, исходящим с улицы. В тяжелую дубовую дверь, закрытую на засов, начали громко стучать телохранители Нерона. Раздались грозные крики: «Именем императора откройте!»
Я прекрасно знал, что дальше последует. Да, я ожидал их прихода, но не так быстро. Оставалось надеяться, что стражники не успели добраться до черного хода. Накинув на себя тогу, я поцеловал на прощание Эвридику и направился в глубину здания. Моя избранница последовала за мной.
Низкая прочная дверь бесшумно распахнулась перед нами. Ее открыл единственный раб гетеры, преданный эфиоп Харуб. Мы выбежали на террасу и начали спускаться по каменной лестнице.
Теплая звездная ночь раскинулась над нами. В такую благодатную ночь зажечь бы в саду светильники да расположиться на ложах вокруг столов, уставленных благородным фалисским серебром, и чтобы по знаку Эвридики за плотным занавесом заиграл кифарист, и подпевать бы ему, пить вино и слушать, как читают Овидия. Дружным и веселым вышло бы такое пиршество. Но звенящую тишину ночи нарушал шум взламываемой двери да яростный лай сторожевой собаки, делавшие невозможным такое легкомысленное времяпрепровождение.
В эту минуту я был благодарен Эвридике, что она не оставила меня одного. У меня началось сильное головокружение, и я свалился бы с крутой каменной лестницы, если бы она не подхватила меня в свои объятия. Только одной ей известной дорогой отвела она меня в дом богатого купца, который рано утром отправлялся на большом корабле в дальнее плаванье.
Ночь прошла в тревоге. В доме купца все так боялись ночных вылазок Нерона, что не сомкнули ни на минуту глаз. А утром, когда открылись городские ворота, мы покинули Рим. Скрытые в просторной повозке, наполненной шелковыми тканями, серебряной посудой и сосудами с благовониями, мы по мосту Агриппы
