зрением, чтобы остановить, хотя бы на мгновение, стремительно бегущее время.
Первым ушел директор фирмы, академик Сабанти, за ним упорхнули милые женщины из отдела информатики; словно стрекоза, промелькнула секретарь– референт. Последним уходил Учитель.
– Ну что, появилась уверенность? – спросил он меня, расправляя богатырские плечи.
– Появилась, Учитель, – радостно ответил я.
– Вот это главное! Теперь ты – свободный человек, – добродушно произнес он и направился неторопливой грузной походкой в «Розу Мира», чтобы подержать в руках очередное недоступно дорогое издание. А я закрыл дверь на крюк и спустился в подвал поиграть в бильярд.
В подвале стояла уютная тишина, располагающая к размышлению. Все здесь казалось незыблемым, хотя всеобщее обнищание стало заметно и в этом заваленном дорогими безделушками месте. Дорогие кии незаметно пришли в негодность и поломались. Они валялись теперь в углу на полированном письменном столе, никому не нужные, изуродованные сильными неуравновешенными ударами игроков, от которых шары вылетали из луз и закатывались в пахнувшие пылью темные углы.
В восемь часов пришел Владимир Зайцев, знаменитый молодой врач, автор книги «Биологические часы Земли». Он был крепкого телосложения, лицо – скуластое азиатское – свидетельствовало, что его далекими предками могли быть татаро-монголы. Его округлому лицу придавали внушительность темные смекалистые глаза и твердый квадратный подбородок. Короткие, зачесанные на лоб волосы делали его похожим на римского полководца. Мне он напомнил Тиберия. Того самого Тиберия Цезаря, который щелчком указательного пальца мог нанести человеку серьезную травму. Он же, будучи римским императором, назначил Понтия Пилата прокуратором Иудеи.
Впрочем, все объяснялось до обыденного просто – мать у него действительно наполовину была татаркой с натурой лидера, а отец, украинец, милиционером был. Отсюда необузданная энергия, уверенность в себе, невероятная смелость и широта души – вот из чего слагался этот истинно русский характер. Не случайно мне хотелось сравнивать его с Михайло Ломоносовым, Кулибиным и покорителем Сибири – Ермаком.
– Валерий Фриев еще здесь? – спросил энергично Володя Зайцев.
– Нет, Учитель уже ушел, – приветливо ответил я.
– Можно я составлю тебе компанию?
– Заходи. Какой может быть разговор.
– Я тут целую упаковку пива принес.
– Тем более заходи.
– Прочитал я твою рукопись о Матрице.
– И что ты думаешь об этом?
– Это не что, а нечто! А если серьезно – ты, мил человек, сделал гораздо больше меня. Да, тебе ее издавать надо незамедлительно.
– Думаешь, я не пытался? Но не вышло из меня Лобачевского! Я уверен, что Матрица существует. Воочию вижу всю ее совершенную, серебряную структуру. Теперь я умнее стал – хочу о Матрице так доступно написать, чтобы каждый в нее поверил и начал ощущать ее в себе в виде светящихся звездочек.
– Издавать, издавать и издавать! – гремел раскатистым голосом Зайцев.
– Денег нет, – со вздохом ответил я.
– Ничего, сейчас пивка попьем, а потом обмозгуем, как это лучше устроить.
Так, сидя в комнате отдыха, мы одолели полную упаковку прекрасного пива. Я, как и обещал, выпил не более трех бутылок. Все, какие оставались в буфете, бутерброды мы, естественно, съели. И даже приняли для убедительности по сто граммов водки. После чего Владимир, позабыв напрочь о Матрице, весьма благодушным тоном поинтересовался у меня:
– Вот ты, кто по гороскопу? – его сияющие глаза как бы приглашали к глубокому и откровенному разговору.
– Лев! – весьма лаконично ответил я.
– А я – Рыба! Что улыбаешься? Я должен открыть тебе один секрет. Не обидишься?
– Нет, конечно.
– Я хочу сказать тебе правду о твоем знаке зодиака: важности во львах много, но и трусости тоже хватает.
– Наверно, так и есть, – согласился я с ним.
– Молодец, что не обиделся! Я вижу знаки зодиака с закрытыми глазами. Вот мой знак – Рыба. Вроде бы Рыбе до Льва далеко. А я никому спуску не дам. Ты спасуешь, а я выйду победителем.
– Тебе бы в Америку со своими амбициями и знаниями.
– Мои знания и в России пригодятся. Великая страна, а в каком плачевном состоянии пребывает. И на Украине не лучше. Недавно к матери ездил. Одна она там осталась. Отец помер, а мы перебрались с младшим братом в Россию.
– Наверно, мать скучает?
– Еще как скучает! Я ее обязательно к себе заберу. А сюжет такой: книжонка попалась мне на глаза у нее, старенькая, без обложки. Про Александра Сергеевича Пушкина написано. Читаю, о дуэли написано. И еще как написано. Пушкин, оказывается, отменно стрелял из пистолета. И ни одной красавицы не пропускал. Из-за их красивых ножек не раз на дуэлях дрался.
– Не может этого быть!
– Я тоже не поверил. Но слушай дальше. Дантес-то, оказывается, вообще стрелять не умел. Когда Александр Сергеевич вызвал его на дуэль, Дантес чуть штаны не испачкал от страха. Приехали на Черную речку. Зарядили пистолеты. Стрелять решили с десяти шагов. Начали сближаться. Дантес идет, ничего перед собой не видит. И со страха пальнул наугад и угодил Пушкину в живот. Пушкин упал, но дал команду Дантесу стать к барьеру. Дантес встал к барьеру и прикрылся правой рукой. Вспомнил, что поэт стрелял только в сердце. Александр Сергеевич не промахнулся. Пуля пробила руку и, ударившись о пуговицу, отскочила. Пушкин обрадовался – попал! Но когда секунданты проверили, обнаружили лишь легкое ранение. Повезло Дантесу – металлическая пуговица сохранила ему жизнь.
– Зато не повезло России из-за его предательского выстрела!
– России очень не повезло, – согласился Зайцев.
– И кто написал эту книгу?
– До сих пор не знаю. Книга-то без обложки.
– Ты не привез ее случайно?
– А чего ее везти, всю рваную?
– Может быть, авторство ее установили?
– Теперь о главном. Книгу вашу я обязательно издам. Кстати, где она у тебя?
– Я отнес ее в издательский дом «Нева».
– Нашел, куда отдать. Там же одни покемоны сидят. А я издам вашу книгу. Ради Валерия Фриева издам. Ведь когда-то я начинал именно здесь. Никто не помог мне, а Фриев помог! – последние слова Володя произнес с дрожью в голосе, темные глаза его увлажнились и засияли таким благодарным блеском, что было ясно – свое обещание он выполнит. А потом он простился и ушел.
Я взглянул на часы. Была полночь. За окном дул порывистый ветер, и хлестал по стеклу дождь. Ничего не хотелось делать. Только лежать на мягком диване, предаваясь романтическим размышлениям. Но только не теперь – мысли о дуэли поэта не давали мне покоя.
Я прошелся несколько раз по длинному коридору первого этажа, заглянул в туалетную комнату и долго мыл руки душистым мылом, пока вновь не обрел былую уверенность. Я продолжал думать о дуэли на Черной речке, думал обостренно и сосредоточенно, потому что до дня рождения Александра Сергеевича оставались считанные часы. Как хотелось мне видеть великого поэта таким, каким он был на самом деле. Рассказанное Зайцевым за бутылкой пива было таким неожиданным, что великий поэт обрел в моих глазах новый романтический ореол. Да, он не мог пройти равнодушно мимо хорошенькой женщины. А что же Дантес? Он выглядел теперь чуть ли не жертвой.
Но, когда я осознал, что, если бы Дантес был именно таким, он не смог бы хладнокровно закрыться правой рукой, когда в него целился раненый поэт. Этот дамский угодник просто стоял бы у барьера с
