Бывший боцман Панасюк, встрепенувшись, поправил фуражку, сделал шаг вперед, беря под козырек.
— За десять минут один разгружу, товарищ уполномоченный Особого отдела!
— Одному не положено. Все вместе работать будем на революцию. Так я говорю? — обратился Китик к кулакам.
Мужик, которого по документам именовали Тягнырядном, выкатив глаза, стал кричать:
— Грабят, люды добри!.. — Но, увидев подле себя часового и грозную фигуру Китика, притих.
Панасюк по-боцмански зычно крикнул на мужиков, усевшихся поверх поклажи.
— А ну катись вниз, бисовы души. Скидывай тулупы, а то вовремя не управимся.
Начальник госпиталя распорядился:
— Осторожнее с продуктами. Выгружайте сюда.
Он показал в угол под навесом.
Через несколько минут Китик подал ему небольшой клочок бумаги, освещая фонариком. Начальник госпиталя прочел: «Мяса говяжьего 19 пудов 14 фунтов. Мука 20 пудов. Сала 1 пуд и 8 фунтов».
Дарюга провел ладонью по воспаленным глазам, еще раз заглянул в листок и вспомнил список умерших за последнюю неделю. Доктор представил себе, с каким наслаждением раненые и больные матросы сегодня будут, наконец, есть настоящий мясной бульон с белыми сухарями.
— Товарищ уполномоченный, разрешите одну пристяжную оставить для госпиталя, — разведал настроение Китика завхоз.
Китик отрицательно покачал головой.
— За такое дело к стенке поставят. Декрет нужен на это.
Китик взял кормовой мешок, подошел к присмиревшим мужикам, готовым к отъезду.
— К бедноте не прилипай, Тягнырядно, гни свою линию до поры до времени. — И крикнул часовому:
— Отворяй ворота, братишка!..
Сани с легким скрипом выползли за ворота. Вслед за ними ушел со двора госпиталя и Китик с бойцами береговой охраны.
В небе веселее загорались звезды. Морозный ветерок, шедший с Днепра, колыхал ленточки матросских бескозырок.
ВСТРЕЧА С ДОЧЕРЬЮ
Начальник Всеукраинской государственной Черноморско-Азовской опытной станции Демидов по профессиональной привычке тщательно сверил утвержденный центром штатный список сотрудников с наличием учетных карточек, аккуратно сложенных в сейфе в алфавитном порядке.
Личное дело профессора Фан дар Флита лежало сверху в пухлой коленкоровой папке с застежками.
Демидов сам дерзал на поприще науки. Правда, это было неофициальное поприще, хотя Демидов посещал лекции того самого университета, где Фан дер Флит заведовал кафедрой. Лавры служителя науки он использовал в качестве фигового листа для прикрытия своего полулегального положения. После получения диплома был командирован в Вену будто бы для совершенствования своих познаний в области международного права. К тому времени на всякое право и на законы он уже имел достаточно пренебрежительные взгляды.
На самом же деле мнимый ученый муж ехал в чужедальние края за сбором сведений военного характера. Когда в России свершилась революция, Демидов углубился на Запад и связал свою судьбу с французской разведкой.
Вскоре после высадки англо-французского десанта на Черноморском побережье бывший поручик Недвигайлов с документами на имя Владимира Николаевича Демидова появился в тылу Красной Армии.
Влиятельным лицом из Высшего Совета Народного Хозяйства Демидов был назначен на пост руководителя опытных станций Черноморского побережья.
Хорошая выучка в разведывательных школах, природный ум и общительность характера сделали свое дело. Демидов вошел в доверие местной власти, пользовался репутацией надежного, делового человека...
Небрежно всклокоченная бородка с редкой проседью и упавшая на высокий лоб копна бурых волос, скрывающих родинку, придавали лицу Демидова вид очень занятого человека.
Как искусный актер, Демидов тщательно готовился к каждой новой роли, к каждому выходу на люди. Его манере говорить, двигаться, умению устанавливать контакты с людьми можно было позавидовать.
...Самонадеянной походкой Демидов приблизился к большому трюмо, искусно вделанному в стену. Он внимательно оглядел себя в несколько необычном для него костюме, предназначенном для нанесения визита человеку, к которому он должен войти в доверие. Рабочая косоворотка, срочно сшитая накануне, как бы меняла облик дворянина Недвигайлова-Демидова.
— Да, жизнь — игра... Сегодня ты, а завтра я! — как бы в раздумье произнес полковник Демидов.
В дверь постучали. Зеркало отразило застывшую в ожидании гримасу хозяина. — Вас, батенька, просто не узнать сегодня: новая рубашка а-ля пролетариат...
Зеркальная гладь отразила человека в черном примятом костюме старинного покроя с белоснежной манишкой, тоже не совсем выглаженной. Это был профессор Фан дер Флит.
— Разве я когда-нибудь походил на человека благородного происхождения? — игриво полюбопытствовал Демидов. — Теперь это считается плохим тоном...
— Владимир Николаевич, вы не забыли отправить в ЧК мою рапортичку о пропуске? Меня это дело заботит. Скоро лед тронется, да и катер почти готов к плаванию...
Демидов едва терпел в своем коллективе чудаковатого, проницательного и не всегда послушного обрусевшего голландца с его идеями исследовать лиман, днепровские плавни, выбрать место для котлована под будущую плотину. И сейчас Демидов, не дослушав Фан дер Флита, запел себе под нос куплет из какой- то оперетки.
— Вынужден вас огорчить, коллега, — небрежно садясь в кресло, вскидывая ногу на ногу, ответил Демидов. — Теперь это дело не входит в компетенцию ЧК. Москва создала здесь специальный орган морской разведки — Особый отдел охраны границ. Все, что касается побережья и территориальных вод, подведомственно этому, с позволения сказать, органу. Вероятно, ваше ходатайство попало в бюро пропусков Особого отдела. Там позволили себе засомневаться в целесообразности ваших научных прогулок в пограничной зоне... Так-с... Единственный человек, в ком они не сомневаются — это я, господин, простите, товарищ профессор.
Демидов протянул руку за лежавшим на столе клочком голубого картона и небрежно подбросил пропуск на своей ладони.
— Это возмутительно! — прошептал профессор.
Демидову показалось, что Фан дер Флит недоволен именно тем, что большевики больше всех доверяют Демидову.
— Я пойду с жалобой сам, — не очень уверенно начал профессор.
— На кого? И куда? Туда, где вас спросят, почему, например, у вас заморская фамилия?
— Но я живу в России полвека. Мое имя — это десятки научных работ, это моя жизнь, в конце концов. Если я правильно понимаю, в России власть труда. Я не против такой власти.
— Их будут интересовать вопросы, — с издевкой продолжал Демидов, — что вы делали в восемнадцатом году при немцах? В девятнадцатом при Деникине? Например, ваша любовь к церкви...
— Но ведь они объявили свободу вероисповедывания?
— На словах! А на деле интересуются, профессор, вашими связями с епископом Прокопием, у которого вы бываете в домашней обстановке. А ведь Прокопий с амвона предает большевиков «анафеме». Это
