командованием Людендорфа назначена Бавария... Эта армия носит название «Новая Германия». Написали?
— Вот и все, Любовь Владимировна... Второй экземпляр, как обычно, в подшивку. Первый дадите мне. Копирку уничтожьте.
— Я знаю, знаю, — шепчет Любочка, опуская глаза. Руки ее дрожат.
Сергей Петрович приблизился, чтобы взять у Любочки первый экземпляр и отчетливо заметил у нее темные круги под глазами.
«Что-то Грицюк последнее время около нее увивается, — подумал Бородин, вспомнив последнюю репетицию «Медведя», — не обидел ли девушку?..»
Вернувшись к себе, Сергей Петрович заметил, что в руках у него папка, в которой машинистка обычно хранит чистую бумагу. Он второпях прихватил ее вместе с первым экземпляром рапорта для подписи. Машинально заглянув в папку, Бородин увидел там фотокарточку незнакомого молодого мужчины в военной форме... Интеллигентное лицо с широким лбом, прямым, чуточку длинноватым носом. Между высоко поднятой, заломленной уголком правой бровью и краешком прически — заметное родимое пятно. Внизу, прямо над обрезной линией карточки размашисто начертано: Машеньке от Володи.
Не успел Сергей Петрович что-либо подумать о карточке, на пороге появилась озабоченная Любочка. Она шла прямо к столу.
— Я у вас, кажется, забыла папку.
— Извините, это я ее по рассеянности захватил.
— Я думала, что только я сегодня рассеянная...
Сказано это было с явным упреком. Бородин поспешил извиниться, подавив в себе интерес к столь дорогому для Любочки человеку. Вскоре его мысли уже были заняты иным — звонила застава:
— Горит камыш!
Неоднократный поджог камыша и беспомощность начальника милиции в наведении порядка в плавнях Сергей Петрович рассматривал как явление, далеко выходящее за рамки обычного хулиганства. Охапка камыша стоила в Херсоне кусок хлеба. Ночные огни в плавнях все больше настораживали Особый отдел.
— Я вынужден подписать очередной приказ: расстреливать на месте поджигателей и лиц, даже косвенно причастных к этому варварскому делу. Милиционеров будем отдавать под суд за разгильдяйство, — заявил Бородин созванным по этому случаю работникам Особого отдела охраны границ.
— Оперативной группе во главе с Китиком нужно сейчас же выехать на место пожара и, в случае необнаружения виновных, взять заложников из числа хуторских кулаков, широко оповестив об этом население. Возражений нет?
Матросы сурово молчали. Сергей Петрович подписал письменное распоряжение и передал его Китику.
— Будем надеяться, товарищи, что история простит нам эту жестокость.
Любочка пронумеровала страницы, сложила материалы в пакет для отправки, зарегистрировала его и опечатала.
Прежде чем собрать оставшиеся листки чистой бумаги в папку, она по обыкновению вынула оттуда фотографию.
— У меня есть отец, какое счастье!..
И вдруг она вспомнила, что он ждет ее сейчас, в эту минуту. Пакет следовало передать для отсылки начальнику оперативной части Потемкину, но тот уехал в плавни вместе с Китиком. Так приказал Сергей Петрович, тоже уехавший куда-то. Пакет получил дежурный, пожилой усатый матрос Нечипор Галушко, который будет дожидаться возвращения товарищей из-за Днепра.
Любочка торопливо взяла с этажерки свои варежки, собираясь уходить. В одной из них лежало что-то твердое. Так и есть: снова кусочек сахара, да еще завернут в папиросную бумагу, словно конфета.
Такой же кусочек нашла она вчера под своим «Ундервудом». Позавчера — целых два, в папке. И так уже несколько дней подряд.
Каждый раз, когда обнаруживала находку, Любочка хотела сказать о ней Потемкину или самому Сергею Петровичу. Она обязана была это сделать. Но было как-то стыдно, да и не хотелось подвергать опасности тайного доброжелателя. Впрочем, это было не так уж тайно.
Девушка весело вздохнула, подкидывая на руке сахар.
— У меня дочка такая вот, как ты, дома осталась... Оксана, — пророкотал за спиной Нечипор Галушко. — Характер твой: тихий, ласковый...
— Вот бы и послали дочери гостинец, — с укором ответила Любочка:
— Не разыскал еще семьи... Да и не мой это сахар, — спохватившись, оговорился тоскующий по дому моряк. — Бери, не стесняйся. Все мы, моряки, тебя любим по-братски... Ведь сирота ты — это известно нам.
Любочка пробовала возвратить матросу коробочку с сахаром, куда она первое время складывала тайные подарки.
— Не обижай... — коротко попросил он и отошел к телефону.
Сквозной ветер, не встречающий препятствий, гулял по разгороженным дворам. Спасаясь от холода, люди жгли ограды своих домов, старую мебель, полы своего жилья.
Что-то влажное и холодное падало с высоты. Оно то ложилось мутно-белым, быстро тающим месивом, то превращалось в морось.
Любочка почти бежала. Близ собора шедший впереди человек замедлил шаги.
— Иди за мной, — повелительно сказал он, не оборачиваясь, и свернул влево.
Любочка узнала отца. Сейчас недобрый, чужой, но всегда волнующий голос его она теперь узнала бы в хоре других. Она послушно зашагала вслед. Ей было так приятно идти за ним, не думая ни о чем. Так они пришли на опытную станцию. Квартира Демидова была здесь же, только с другой стороны здания. Одинокий, он занимал четыре комнаты. Любочка расположилась у пылающего камина. Ее несколько удивляло, что для начальника опытной станции нашлись дрова. Сергей Петрович сидел в нетопленном кабинете.
— Любопытно взглянуть, что это у тебя за шкатулка? Уж не волшебная ли? — Демидов, совершенно не знающий психологии нового поколения, разговаривал с дочерью, словно с ребенком. Он протянул руку к коробочке, которую захватила с собою дочь, чтобы показать ему, как ее уважают на службе.
Демидов без радости выслушал восторженный рассказ дочери о ее тайных благодетелях.
— Сейчас свирепствует тиф, эти кусочки были в руках разных людей, — безжалостно заключил он и хотел бросить коробочку в огонь. Дочь подхватила свой подарок чуть не на лету.
— Но ведь это от души, папочка... Мы обидим хороших людей...
— Сахар у меня найдется. А подарок этот можешь отдать, например, нищему. Он тебе будет благодарен.
Было что-то пугающее, непонятное в словах отца. Он в самом деле достал из служебного шкафа нераспечатанную пачку пиленого сахара и, небрежным движением вскрыв ее, высыпал сахар перед Любочкой на лист чистой бумаги. Затем извлек из шкафа коробку с конфетами.
— Какое богатство! — воскликнула девушка изумленно.
Но есть она не стала, спросив:
— Можно, я возьму бабушке немного сахара? А конфеты морякам отнесу?
— Распоряжайся, как знаешь, это твое.
Отец привлек ее голову к себе и поцеловал в лоб.
— Рассказывай, что нового в вашем Особом царстве-государстве?
Любочка задумалась. Ей почему-то сейчас вспомнилась фотография. Откинув упругую прядь седых волос, она провела ладонью по отцовскому лбу и, улыбнувшись глазами, остановила указательный палец на
