прикрывавшей ее роскошный бюст.
— Богиня красоты из древнеримской мифологии. Я сдаюсь, — штабс-капитан сделал глубокий реверанс.
— Не паясничайте. Близится рассвет. Вам здесь небезопасно.
— Береженого бог бережет. В ваших объятиях, матушка Виктория, я себя чувствовал бы столь безмятежно, как и сей младенец на руках богородицы.
Он указал на икону.
— В 12.00 у вас намечен выход в Александровку, — напомнила Виктория.
— Вы хотите сказать, что в полночь отец Николай сгинет, превратись в бандита Иванова?
— Почему вы избрали себе столь неблагозвучную кличку, господин штабс-капитан?
— Фамилия здесь не играет роли. Современным бандитам тоже приличествует скромность. Может, поэтому большевики пока не понимают моей роли в этой игре. Атаман Иванов не только уничтожает коммунистов. Он изобретает для них такую смерть, какой позавидовал бы средневековый инквизитор. Завтра сам глава сельских коммунистов — секретарь уездного комитета Варич — будет в наших руках.
Отец Николай подошел к Виктории и обнял ее. Она отчужденно повела плечами, пытаясь сбросить прилипчивые руки.
Он хотел потушить свечу, но Виктория успела рывком отвести ее в сторону.
Штабс-капитан, выпустив ее из объятий, тихо запел: «Очи черные...»
Он уловил момент и быстрым движением обхватил игуменью за талию, но Виктория вырвалась и убежала к себе в спальню.
— Проводите отца Николая в его келью, — приказала Виктория внезапно появившейся горбунье.
— Благодарю вас за заботу, — пробормотал он и направился к выходу.
Горбунья, как конвоир, следовала за ним, освещая путь. Он толкнул сапогом дубовые двери. Непристойное слово сорвалось с уст. Доведя его до кельи, горбунья исчезла, а штабс-капитан, после некоторого раздумья, снова пошел по узкому темному коридору. Соблазнительный образ Виктории стоял перед глазами. Вот первый, второй поворот и, наконец, знакомые двери. Отец Николай нащупал в темноте ручку, рывком потянул, но дверь была заперта.
Его лихорадило. Как у голодного волка, стучали зубы.
Теперь было все равно. Нужна любая жертва, чтобы утолить страсть. Он пошел по коридору, хватаясь за дверные ручки. Двери не открывались. Попробовал налечь плечом. Тщетно.
Вдруг он заметил слабый свет, струившийся из полуоткрытой кельи под лестницей. Отец Николай распахнул дверь, полою френча погасил свечу.
В келии было тихо. В маленькое окно заглядывали звезды. Над степью нависла глухая херсонская ночь. Из коридора донеслись мягкие шаги. Через мгновенье в келью вошла слабо очерченная тень. Затем послышалось шуршанье одежды, скрипнула кровать.
Руки отца Николая застыли в немом ожидании. Еще миг — и они коснулись одеяла, теплого человеческого тела.
— Пустите! — вырвался слабый крик отчаяния и погас в сочных устах отца Николая.
Побежденный усталостью и не в меру выпитым самогоном, он заснул тяжелым пьяным сном. Проснулся, почувствовав чьи-то холодные пальцы у себя на груди. Открыв глаза, задрожал от ужаса: в слабых лучах рассвета прямо на него смотрели зеленоватые выцветшие глаза. «Горбунья», — пронеслось в мозгу.
На пороге келии стояла во всем величии игуменского сана Виктория.
ЗВЕЗДОЧКИ
Илья Митрофанович отвечал сыну невпопад, решительно водил напильником по зажатому в тиски блестящему кусочку металла. Володя недоуменно поглядывал на загрубевшие руки отца. Как бережно он перекладывал с ладони на ладонь теплую звездочку!
— Много еще надо? — спросил мальчик участливо.
— Много! — вздохнул отец, бросив взгляд на сына.
— А мы после уроков пойдем гильзы собирать в порт... Дядя Сережа сказывал, что даст нам такого матроса в провожатые, который знает, где из пулеметов стреляли.
Илья Митрофанович потрепал сына за вихор и вышел во двор, буркнув с порога:
— Матери не забудь сказать о гильзах-то. На собрание делегаток ее позвали.
Проводив глазами отца, Володя запер снаружи дверь и поспешил за угол улицы, где его поджидали трое мальчишек. Все босые, одетые в штопаные пиджаки и завернутые до колен дырявые отцовские штаны. Сзади стоял худенький востроносый мальчонка с черными, как смоль, кудрями — совсем маленький, и рыжая нянька его, будто не девочка, а цветущий подсолнух, с густыми крупными веснушками на худых щеках.
Володя потуже затянул ремешок, вытер нос рукавом и скомандовал:
— Становись!
Дети подошли ближе и замерли.
Володя вынул из кармана бумажку, оглядевшись, развернул ее и прочел: «Пропустить ко мне Володю Жукова с ребятами без задержки. Бородин». Слыхали? — спросил мальчик.
— Слыхали! — дружно отозвались ребята.
— Лопаты принесли?
— У нас с Егоркой есть лопата, — первой ответила девочка.
— Тебе нельзя, Нина. Девочкам нельзя, — убежденно заметил Володя. — Это все равно, что на войну идти.
— А папа сказывал, что теперь все мы равны — и женщины, и мужчины.
Она горделиво поправила сбившийся на глаз локон и снова положила руку на плечо малыша, притянув его к себе поближе.
— Тогда вот что, иди сзади, как резерв.
— А резерв — это все равно с вами? — поинтересовалась Нина.
— Ага.
— Ну тогда мы с Егоркой согласны в резерв.
Они обошли балку, повернули на Глазовскую улицу и вышли по ней к песчаному косогору Днепра, где Володя еще вчера откопал четыре медных гильзы от винтовочных патронов.
Володя переходил с места на место, разгребая самодельным скребком прогретую весенним солнцем землю. Нина тоже старалась изо всех сил. Они с Егоркой продвигались на корточках, оставляя за собой глубокую канавку. Вдруг лопатка в руках девочки заскрежетала и уперлась во что-то. На помощь подскочил кудрявый мальчик. И они принялись тащить вдвоем, уцепившись за шершавый кусок брезента.
— Товарищ командир! — звонко окликнула Нина Володю, — гляди, какую штуку мы откопали!
Она высоко подняла лопатку, с которой до самой земли свисали концы загадочной находки. Володя в несколько, прыжков очутился возле девочки и радостно завопил:
— Пулеметная лента. Ребята, ура-а-а!
Ребята побросали свои скребки и окружили Володю.
— Руками не тронь, — распорядился Володя. — Это боевые...
Он вспомнил, как матросы носили точно такие ленты на груди, да еще крест-накрест. Ему тоже захотелось сейчас надеть пулеметную ленту и пройтись по городу, чтобы все посмотрели на него. И он принялся с помощью Нины счищать грязь с ленты.
— Ну вот! — сказал Володя, пристраивая ленту через плечо. — В таком виде и морякам не стыдно показаться.
