- Войной? С кем? Со своим народом? Что же тут такого? - зачастила Надя вопросами.
- Ах да, я и позабыл, что вы - в пользу ссыльных и заключенных устраиваете что-то там такое, - сказал Сыромолотов, отходя от нее к столу с этюдами. - Но дело в том, что убийцы эрцгерцога этого сербы, а не австрийцы.
- Что же из того, что сербы? - не поняла Надя. - Революция - едина.
- Так-так-так, - уже дразнящим тоном подхватил это Сыромолотов. - А международного осложнения из- за этого политического акта вы не хотите получить?
- Разве может это быть?
- О том-то и разговор, что вполне может.
- У кого же и с кем?
- Да как вам сказать, у кого и с кем... Полагают люди так, что нас это тоже, пожалуй, зацепит. - И добавил: - А думать все-таки надо прежде, чем говорить...
Она не обиделась; она улыбнулась, сказав на это:
- О чем же тут мне думать? Об этом уж давно думали другие. После войны будет революция.
- Ах да, - революция!.. Вон вы какая - только о кинжалах мечтаете! отозвался на это он не без иронии.
- О кинжалах? Нет! Это уж теперь устарело, - ничуть не смутилась Надя.
- Устарело?.. Вот то-то и есть, что устарело! - отвечая своим мыслям, согласился художник. - А как же они перечисляют то и другое и говорят: 'Мы готовы'? А может быть, вся эта кавалерия и разное там, что они называют, тоже устарело! 'Мы готовы'? А кто против нас воевать будет, он, может быть, в двадцать раз более готов? Авиация у нас есть? Так-с, очень хорошо-с, - а у них разве нету? Именно у них-то, там, на Западе, она и будет. И тогда уж, пожалуй, не скажем мы с вами: 'Наша хата с краю', - она с краю не будет, а может вполне оказаться там, куда бомбы с аэропланов станут лететь... Вот вам и прощай тогда мастерская!
- И вы думаете, что погибнет тогда вот эта картина! - с веселой живостью возразила она. - Не погибнет, нет, - мы ей не дадим погибнуть! И всем вашим картинам тоже, и вас мы будем беречь!
- Ого! Ого! И меня даже беречь? - усмехнулся Сыромолотов. - 'Мы будем'! Кто же это такие 'мы'?.. - И вдруг стал не только серьезен, а зол даже, когда добавил: - А ножиками, перочинными ножиками кто же будет картины резать?
- Я это слышала, что у вас одну картину разрезал известный нам провокатор, - сказала она улыбнувшись.
- Как так провокатор? Кличка его была Иртышов, насколько я помню, потому что ссыльным и заключенным он был где-то там на реке Иртыше! досадливо выкрикнул Сыромолотов.
- Уверяю вас, нигде он не был ни в ссылке, ни в заключении, а просто он агент тайной полиции! - с такой энергией отозвалась на это Надя, что Сыромолотов не мог не поверить, однако спросил:
- Неужели же не революционер он, а провокатор?
- Провокатор и негодяй, - подтвердила Надя.
- Гм... Вот подите же, как можно сыграть роль! - искренне удивился Сыромолотов. - Провокатор! Кто бы мог подумать? А что это вы сказали насчет того, что кто-то убережет мастерскую мою от авиаторов?.. 'Мы не дадим погибнуть', - вы сказали. Это кто же такие 'мы'?
- Разве у нас нет своих авиаторов? Вы разве не читали о Нестерове, например? - спросила она.
- А-а... Нестеров? Кажется, попадалась эта фамилия в газете. Есть художник Нестеров, поэтому запомнилась мне и фамилия авиатора этого... Ну так что же?
- Как 'что же'? Он ведь первый в мире 'мертвую петлю' в воздухе сделал! - воскликнула она с таким воодушевлением, что он как будто подкивнул в сторону кого-то невидного третьего:
- Знай наших! 'Мертвую петлю' какую-то! Ну, все равно, впрочем, что же я с вами-то об этом толкую?.. Что вы такое знать можете? Хотя... хотя вы вот почему-то знаете, что некий негодяй разрезал мою картину ножом и что он был всего-навсего провокатор и жулик... Это - совсем другая материя и совсем другой коленкор...
Он присмотрелся к ней и вдруг спросил неожиданно для нее, а может быть, и для себя тоже:
- А с красным флагом впереди толпы вы могли бы идти?
- Конечно, могла бы! Отчего же нет?
- Ого! Ого! - очень оживился он. - Любопытно поглядеть, как это могло бы у вас получиться!
И, быстро схватив длинный муштабель, он начал искать чего-то по сторонам, потом, сказав: 'Есть, есть, - знаю, где!' - быстро вышел из мастерской и тут же вернулся с красной материей, похожей на широкий шарф.
- Вот, вот это самое, - подал он ей и муштабель и красный шарф, приспособьте-ка, чтобы получилось, что надо.
- Что приспособить? - не совсем поняла она.
- Ну, привяжите, чтоб получился красный флаг, а я посмотрю... Погодите, вот тут у меня имеется кусок шпагата...
Он не только протянул ей обрывок бечевки, но еще и помог привязать им к муштабелю шарф и сначала поднял сам этот флаг над головой, потом передал ей и показал в сторону картины:
- Подите, станьте-ка там, там светлее, и все будет как надо.
Она поняла его и стала с флагом.
- Выше голову! - скомандовал он. - Вы впереди! За вами идет тысяча человек! Помните об этом!.. Помните, что вы идете, может быть, на смерть!
- Помню! - строго ответила Надя, и лицо ее, расплывчатое, полудетское только что, стало вдруг тоже строгим, твердым в линиях: она поняла, что художнику нужно, чтобы она позировала, что он, может быть, как раз теперь задумал другую картину, которую назовет 'Рабочая демонстрация' или как-нибудь в этом роде...
- Снимите шляпку! - скомандовал Сыромолотов.
Надя проворно вытащила шпильку и сняла свой белый чепец.
- Станьте ко мне в профиль.
Надя повернулась, как он требовал.
- Выше поднимите флаг!.. И голову выше!.. Так.
Минуты две прошло в полном молчании. Наконец, Сыромолотов сказал удовлетворенно:
- Ну вот, видите, как... С вас, Надя, можно будет написать, и выйдет неплохо, да... В вас все-таки кое- что этакое есть... Можете положить флаг.
Надя положила флаг и улыбнулась ему прежней полудетской улыбкой.
- Не знаю-с, может быть, кое в чем вы и правы... конечно, не сами по себе, а с чужих слов, с чужих слов, - как будто про себя проговорил Сыромолотов и взял со стола этюд, который ей приготовил.
- В чем права? - насторожилась Надя, прикалывая снова свою шляпку.
- А? Да... Это я так, больше вообще, чем в частности... А что касается этюда для благотворительной лотереи, то вот возьмите этот.
И, не показывая ей этюда, он свернул его трубкой и завернул в газетную бумагу.
- Мы вам очень-очень благодарны за это! - сказала Надя, принимая этюд.
- Не стоит благодарности, - сказал он.
Надя видела, что надо уходить, но не могла же она уйти, не посмотрев еще раз на очаровавшую ее картину. И с минуту стояла она еще в мастерской, и художник не торопил ее.
Провожая ее потом до дверей, он спросил:
- Вы, Надя, в доме Невредимова и живете?
- Да, мы его зовем дедом, но он нам приходится дядей, - ответила Надя, чем вызвала новый вопрос:
- Кто это 'мы'?
- Мои братья и сестры... А вы когда же и где выставите свою картину?
- Зачем же мне ее выставлять? Совершенно никакой надобности мне в этом нет... - спокойно сказал Сыромолотов. - А вот если я начну писать другую картину, то... мне кажется... мне кажется, что вы с флагом красным можете выйти удачно.
