Как бы не так!
— По-моему, это обычные нападки со стороны Швейцарской автономной прогрессивной партии. Стиль хромает, полно ошибок, опечаток.
— А содержание? — Феш так далеко откинулся назад и так глубоко ушел в свое роскошное кресло, что его хрупкая фигура совсем потерялась среди кожаной массы.
— Домыслы завистников, потуги на сенсацию.
— Здесь утверждается, будто сведения получены от сотрудника концерна, — теперь он говорил отрывисто и четко, словно выступал на пресс-конференции. — Вы считаете это возможным?
— Что?
— То, что эту клевету пустил в ход наш сотрудник.
Я рискнул взглянуть на Гуэра, который потел в своем кресле и, казалось, дремал.
— Да, пожалуй.
— Гм, а я так уверен. Когда вы передали этим людям фотографию доктора Кавизеля?
— Но, господин доктор Феш!
Мне даже не пришлось разыгрывать своего удивления.
— Это, — Феш ткнул пальцем в снимок со скандальной подписью, — взято из фотоархива нашей фирмы, а фотоархив находится в вашем ведении.
Ну это уж слишком! Значит, это я снабжал левых фотографиями и сведениями о технологических процессах, в которых ни черта не понимал? Я вскочил со своего стильного кресла.
— Хотите, я вам кое-что покажу?
Он враждебно уставился на меня через свои очки в тонкой металлической оправе.
— Хочу.
Я подошел к его письменному столу, за которым вольготно могла бы пировать дюжина феодалов, но где сейчас лежала только листовка.
— Господин доктор Феш, вы более или менее знакомы с полиграфической техникой? Посмотрите внимательно на печать. — Поскольку столешница из мореного дуба насчитывала в ширину метра полтора, я пододвинул к Фешу лежавшую посередине листовку. — Листовка отпечатана офсетным способом на простейшем оборудовании. На снимке отчетливо виден муар на растре, убедитесь сами.
Феш подался вперед и прищурил глаза.
— Знаете, отчего получается муар? Оттого, что растровую форму для печати делают с уже растрированного снимка. Так было и тут. То есть использовался не фотооригинал, а снимок из какой- нибудь газеты или журнала. Может, портрет доктора Кавизеля уже появлялся в «Вольф-ньюс»?
Феш хмуро поглядел на меня и отодвинул листовку на середину гигантской столешницы.
— Возможно. Только об этом я у вас должен спросить.
Я опять опустился в кресло.
— Я могу это выяснить. Если фотография использовалась для публикации, то на обороте делается пометка.
Гуэр сопя выпрямился и порылся во внутреннем кармане своего клетчатого пиджака.
— Вот она, — проворчал он, достал замусоленную записную книжку и без особых поисков вынул фотографию.
— Фройляйн Брённиман разыскала ее нам, — пояснил Феш.
— 25.9.80. Вероятно, это дата выпуска? — Гуэр, кряхтя, приподнялся и выложил фотографию на стол.
Феш наклонился к переговорному устройству и попросил свою секретаршу, фигуристую блондинку, принести номер нашей газеты за это число.
Комок в горле у меня пропал, но зато я почувствовал, что вспотел. Заподозрен безо всякой вины, а от страха чуть не умер!
Секретарша не удостоила меня даже взглядом; узкая юбка — здешние девушки не носили джинсы — чуть не треснула по шву, когда она протянула шефу уже раскрытую подшивку таким жестом, каким заведующий винным погребом в шикарном ресторане вручает карту дорогих вин.
— Спасибо.
Едва приметный кивок, и секретарша исчезла. Феш закрыл подшивку, поправил своим тонким пальцем очки и, обменявшись взглядом с Гуэром, обратился ко мне:
— Вы нам очень помогли.
Судя по всему, допрос — а теперь уж скорее просто беседа — был закончен. Поскольку у меня сложилось впечатление, что я покидаю поле боя непобежденным, то мне захотелось взять маленький трофей.
— Могу я попросить вернуть мне пленку, которую господин Гуэр отобрал у меня сегодня утром? Нам срочно нужны снимки обезьян.
— Разумеется. Но снимки, сделанные в четверг вечером, останутся пока у меня.
— Все?
— Да. Снимки с места аварии еще понадобятся, а фотографии господина Бальмера я отберу с ним сам.
О'кей, босс, можешь оставить их себе. Зато про пленку в моем портативном фотоаппарате вы ничего не знаете, а вот ее-то я и проявлю сегодня же вечером.
Конечно же, поблизости от дома места для парковки не оказалось, поэтому я поставил свой «опель» на берегу Рейна, минутах в пяти ходьбы. Год тому назад у меня здесь однажды выкачали весь бензин, поэтому я не очень любил оставлять машину на этой плохо освещенной набережной. А может, я стал слишком опаслив, с тех пор, как у меня из закрытой машины украли всю аппаратуру и пленки, когда я приехал на Хокенхаймский ипподром снимать тренировочные скачки на Большой германский приз. По счастью, воры не заметили уже проявленных пленок, которые я сунул вместе с продуктами в сумку- холодильник, поэтому рывок Регаццони на вираже не был потерянным для потомства.
Я взял портативную камеру «Агфа» из ящичка для перчаток. Я мог бы успеть отвезти эту пленку в лабораторию Роже, но после допроса у Феша у меня пропала всякая охота работать, поэтому я снял только два новых образчика продукции нашего концерна — средства от тли. А главное — не должна же пленка с мертвым Кавизелем вновь исчезнуть таинственным образом.
В почтовом ящике торчали два счета (пора платить за квартиру), открытка с Сейшельских островов, где чудаковатая лаборантка из нашего концерна проводила две недели своего трехнедельного отпуска, выложив за это две месячных зарплаты, а еще в ящике лежал конверт с информационным листком противников использования атомной энергии. Примерно раз в три недели мне приходил такой конверт из экологически безопасной бумаги; вот только не помню, платил ли я какой-либо из многочисленных рассорившихся организаций годовой членский взнос. В подвале моего дома, где кроме запасов вина было немного дров для кухонного очага (Ида навела тут порядок и отдала мусорщикам все, что сочла ненужным), я захватил бутылку алжирского красного и пошел пешком на пятый этаж. Кашель у меня поутих, но я сильно запыхался, когда открывал дверь квартиры.
Газовая печь в коридоре более-менее поддерживала тепло в двухкомнатной квартире (хотя Ида всегда считала ее неуютной и холодной), она потихоньку потрескивала, поставленная еще утром на третье деление. Теплая армейская куртка, которую я иногда надевал по утрам, если мне все-таки было холодно, висела на своем крючке в прихожей рядом с меховой шапкой и бежевым дождевиком.
Не знаю, что показалось мне необычным, однако у меня появилось какое-то странное чувство. Что-то было не так. Может, в квартире ощущался чужой, незнакомый запах?
Я прошел в комнату, которая служила мне кабинетом, включил верхний свет и принюхался. Ничего, только чуть сладковатый запах от газовой печи и вонь холодного сигаретного дыма. На некогда модном металлическом стеллаже рядком стояли книги, прочитанные еще в юности. На письменном столе обычный беспорядок, даже похуже, чем у Бет на работе: неоплаченные счета, картонные спички, оставшиеся без ответа новогодние открытки, рекламные проспекты мебельных фирм, английский словарь, копии объявлений о поиске дешевой трехкомнатной квартиры, остатки ластиков, приклеившиеся к круговым следам от рюмок и бокалов, — если кто-то тут шпионил, то ему пришлось бы восстанавливать весь этот
