Я остался в одиночестве.
Через три столика от меня сидели Чедна, Штраус и его дочь. Я слышал их голоса; мне показалось, что отец и дочь ссорятся, а Чедна внимательно прислушивается.
За соседним столиком сидел Веселица, и, если бы он не покачивался из стороны в сторону, я бы и впрямь поверил, что это восковая фигура. Он раскачивался все сильнее, и в какой-то момент я испугался, что бедняга без чувств упадет со стула.
— Вам нехорошо? — спросил я, подсев к юноше.
Он не отозвался: мысли его были далеко отсюда. Однако раскачиваться перестал.
Куда был устремлен его взгляд?
Я боялся вывести его из этого состояния, вернуть к действительности. Шли минуты, и мне делалось не по себе. Лучше было ни о чем не думать. Я услышал шепот Нино:
— Юлиана сказала, что ребенок ее погубит. Она погубила и ребенка, и себя.
Мне хотелось спросить, что он имеет в виду. Что значит «погубила и ребенка, и себя»? Неужели Веселица считает, что Юлиана покончила с собой? Не может быть!
— Вы думаете, Юлиана…
Нино помотал головой, не давая мне договорить, и снова начал раскачиваться. Он, очевидно, не желал поддерживать беседу, тем более откровенную.
А я вдруг вспомнил, что Юлиана не открыла ему дверь, когда он пришел напомнить ей про лекарство.
Мне кажется, мы сидели так, словно немые, минут десять, когда вернулся Прпич. Он сел за тот же столик, за которым мы с ним беседовали, а милиционер вызвал Штрауса. Я увидел, как румяный толстый немец тяжело поднимается со стула, не отрывая взгляда от Розмари, опустившей голову на грудь. Он склонился к Чедне, что-то сказал ей и покинул гостиную в сопровождении милиционера.
Мне вспомнилось, как говорил Прпич: все мы под подозрением!
И Штраус тоже!
Я собирался пересесть к Прпичу, когда меня позвала Чедна.
Розмари по-прежнему сидела, не поднимая головы, и тихо плакала. Чедна ласково гладила ее светлые длинные волосы.
— Одна трагедия за другой! — шепнула мне Чедна. — Штраус ужасно зол; он даже сказал, что Розмари маленькая ведьма и приносит несчастье, что ее следует хорошенько отстегать. Он отчитал ее за то, что она чересчур крепко спала: едва не пришлось взломать двери, чтобы уложить в постель больную Юлиану. Розмари оправдывалась, мол, его подозрения напрасны и нехорошо так о ней думать. В ответ Штраус сказал, что ему известна истина и Розмари получит по заслугам. При этом он неприлично выражался, употреблял жаргонные немецкие слова, которыми называют проституток. Грозился, что обреет наголо, вымажет смолой и подожжет. А о ее матери говорил как о своднице, торгующей несовершеннолетними! Словом, небольшая ссора между отцом и дочерью.
— Ну, ты и нагородила! — У меня было ощущение, будто я попал под пулеметную очередь. — Он что, и тебя не постеснялся?
— Не постеснялся, как ни странно. Штраус, похоже, мне доверяет. Он сказал, что может быть откровенным, потому что он не убийца, а со мной готов беседовать, о чем пожелаю.
— Что это значит?
— Что значит, то и значит! — отрезала Чедна и опять занялась Розмари.
Она утешала девушку, гладила по волосам, уговорила поднять лицо и привести себя в порядок. Нашептывая ласковые слова, Чедна носовым платком вытерла с ее щек слезы, освежила туалетной водой. К Розмари вернулся румянец, и она вновь была похожа на школьницу, слегка нашалившую и наказанную отцом. Она благодарила Чедну.
— Существует ли связь между ссорой и случившимся? — спросил я, сознавая всю нелепость вопроса.
— Вырастешь — узнаешь! — Чедна улыбнулась с таким видом, что и на губах Розмари заиграла ангельская улыбка.
— Я думаю, отец не стал бы так разговаривать со взрослой дочерью, — попытался я исправить свою оплошность.
— Ты страшно сообразителен, дорогой Предраг! — похвалила меня Чедна. — Не исключено, нам с тобой удастся раньше Джордже добраться до истины.
— Если ты выступишь в роли Пифии, успех нам обеспечен! И пожалуйста, продолжай, раз тебе так нравится, изъясняться загадками!
— А ты умеешь их разгадывать?
— Если считать, что перед нами семь тайн, я приоткрыл две. — И я в общих чертах пересказал все, что узнал от Прпича и Веселицы.
— Ты им веришь?
— Верю! — ответил я не колеблясь.
— Кого же ты подозреваешь?
— Я в недоумении, — искренно признался я. — Мне не хватает камешков, чтобы составить мозаику… — Чуть подумав, я высказал первое, что мне пришло в голову: — Может, эта кукла!
Я не успел пояснить свою мысль, потому что в сопровождении милиционера появился Штраус. Он был красный как свекла, казалось, его вот-вот хватит удар. Платком отирая со лба пот, он пытался улыбнуться.
— Все в порядке? — осведомилась Чедна, когда Штраус сел за стол.
— Да! — лаконично ответил тот.
Я полагал, что милиционер пригласит нашу красотку, но он обратился ко мне:
— Товарищ Равник, попрошу вас следовать за мной!
Я поморщился, а Штраус, разводя руками, произнес:
— Что поделаешь, все мы под богом!
Когда я был уже у самых дверей, кто-то легонько хлопнул меня по плечу. Обернувшись, я увидел Чедну. Ее взгляд опалил меня.
— Проверь паспорта! — шепнула она мне в самое ухо.
В кабинете меня ждали следователь Сенечич и Джордже.
— Майор Врзич говорил мне о вас, — начал Сенечич. — Надеюсь на вашу помощь.
— Не думаю, что мне удалось узнать больше, чем вам. — Я был польщен. — Я разговаривал с Прпичем, попросил рассказать все, что ему известно. Он ответил, что вы его знаете как облупленного и что у него нет необходимости что-либо скрывать. Еще поведал мне о Ромео и своей Катице…
— Я верю, что он чист, — прервал меня Сенечич, — но это надо доказать… Может, он все же упомянул о чем-нибудь интересном?
— Я спросил, не заметил ли он, кто выходил из мотеля во время первого тайма. Он назвал Штрауса, Веселицу и меня.
— Ах, да, вы ведь тоже в списке подозреваемых, — улыбнулся Сенечич. — Это Прпич и нам сообщил. Только он не помнит точно, в какой последовательности. Ему кажется, что вначале вышел Штраус, потом вы и Веселица… Но он не может утверждать, что кто-то из вас подходил к рефрижератору Ромео.
— Надеюсь, у тебя есть алиби, — вмешался в разговор мой друг.
— Надеюсь, — сказал я и добавил: — Прпич обратил внимание, что Ромео появился справа из-за мотеля и, подмигнув, прошел мимо. Ему показалось, что Ромео прихрамывает.
— М-м-м, — промычал Сенечич.
— А еще Прпич ждет жену. Они собирались сегодня отметить годовщину свадьбы.
— Все это он нам рассказал.
— Он боится, что вы не позволите ему увидеться с женой. Почему бы не разрешить ему отпраздновать годовщину, если, конечно, ему вообще до этого? Я, чтобы не оставлять их наедине, могу составить им компанию!
