вели в ту сторону, откуда я пришел.
И тут я почувствовал, как кто-то похлопывает меня по спине. Подняв голову, я увидел над собой знакомое лицо: Звонко Новак из Секретариата внутренних дел Хорватии, специалист по борьбе с контрабандой наркотиков.
— Откуда вы взялись? — спросил я, выпрямляясь.
— А, это вы, Равник! — воскликнул Новак. — Что это вы ковыряетесь в земле?
— Один бедолага выпрыгнул из этого окна; я ищу, не осталось ли чего-нибудь после него. А что делаете вы?
— Осматриваю машину того бедолаги. Тоже ищу, не осталось ли после него чего-нибудь.
— Вы разговаривали с Врзичем?
— И с ним, и с Сенечичем. Сейчас опять пойду к ним, пока мои ребята занимаются машиной. Кстати, поглядим, как у них идут дела…
Я последовал за ним. «Ребята», которые демонтировали рефрижератор — а то были, несомненно, мастера своего дела, — только что сняли огромные передние колеса.
— Как-то мы обнаружили наркотики в покрышках, — сказал Новак. — А в рефрижераторе хватает мест, где можно оборудовать тайники для «товара».
Минут десять мы постояли возле автомобиля, а затем вернулись в мотель.
Я предложил Новаку зайти в гостиную познакомиться со свидетелями событий, и он охотно согласился. Здесь были все, кроме Розмари. Рядом с Чедной сидел Штраус. При взгляде на багровое лицо немца невольно возникало опасение, что его вот-вот хватит удар. За другим столом сидели Прпич и Веселица. Я подумал, что Веселицу еще не допрашивали и непонятно, почему Сенечич его не трогает. Вдруг меня охватило беспокойство. Я подошел к Штраусу и поинтересовался, где Розмари. До него как будто не дошел смысл моего вопроса, и мне пришлось повторить.
— Боже мой, это так ужасно! Боюсь, что у нее нервное потрясение. Я отправил ее наверх. Пусть примет душ, придет в себя…
— Она ушла одна?
— Я проводил ее и велел запереться.
— Ох, Чедна, ведь ты обещала позаботиться о ней, — прошептал я и позвал: — Новак, скорее за мной, может, еще не поздно!
Должно быть, мой голос прозвучал столь повелительно, что Новак последовал за мной, не говоря ни слова. Я слышал за спиной тяжелое дыхание перепуганного немца. Наверное, к нам присоединилась и Чедна.
В коридоре я побежал, быстро поднялся по лестнице, перескакивая через ступеньки, и в мгновенье ока очутился у дверей номера Штрауса.
Подергал ручку. Заперто. Я позвал:
— Розмари!
Никто не откликнулся. Я изо всех сил заколотил в дверь с криком:
— Розмари, откройте, ради бога, откройте.
— Да что с вами? Вы сошли с ума? — пытался остановить меня Новак.
Я обернулся и рядом с Новаком увидел Штрауса — в его глазах был страх.
— У вас есть револьвер? Стреляйте в замок!
Новак колебался.
— Стреляйте! — Это прозвучало как приказ.
Раздался выстрел, и двери распахнулись.
В номере было темно.
Я щелкнул выключателем, и по комнате разлился свет.
На полу лежала обнаженная Розмари, а на шее у нее был шелковый шарф…
Глава четвертая
Бедная Розмари! Глядя на ее мертвое лицо, я невольно вспомнил слова Отелло:
Но вряд ли в этих строках заключался ответ на вопрос, кто затянул шарф на шее Ромео, Юлианы и Розмари.
Когда я зажег свет и увидел лежащую на полу обнаженную Розмари с шелковым шарфом на шее, я застыл в оцепенении. Меня охватило чувство вины. Ведь я предвидел опасность и ничего не сделал, чтобы защитить девушку от руки убийцы.
Чедна не утратила присутствия духа. Оттолкнув меня, когда я попытался ее удержать, она приблизилась к Розмари, опустилась на колени, быстро развязала узел на шарфе и прислонила ухо к груди несчастной.
Штрауса я удержал, крепко схватив за руку, и оба мы могли лишь наблюдать, как Чедна, прибегнув к искусственному дыханию, пытается вернуть к жизни Розмари.
Тем не менее Звонко Новак тихонько вытолкнул нас из комнаты и закрыл дверь.
Появились Сенечич и Джордже.
— Что здесь опять происходит? — Сенечич почти кричал. Обращаясь к едва поспевающему за ним милиционеру, приказал: — Останешься у дверей! Без моего разрешения никого не пускать! — И мне: — Проводите господина Штрауса в кабинет директора и ждите меня там!
Штраус тяжело дышал, откинувшись на спинку стула. На его лице выступили капельки пота. Он напоминал дерево, годами наливавшееся силой и соками и вдруг подрубленное. Все рухнуло, никаких надежд.
Глядя на его усеянное каплями пота лицо, я вспомнил, что и тело Розмари было покрыто капельками влаги: она, наверное, только вышла из-под душа, когда на нее напал убийца.
— Вы плохо себя чувствуете? — нарушил я молчание.
— Дайте мне, пожалуйста, воды!
Я выглянул в коридор и у дверей кабинета увидел нового милиционера. «Сенечич усилил охрану, но, к сожалению, слишком поздно», — подумал я и попросил милиционера принести стакан воды.
— Моя репутация… — произнес Штраус, вытирая с лица пот и пытаясь улыбнуться. — Что подумают обо мне дирекция, акционеры, родственники?!
— Для вашей супруги смерть дочери — тяжелая утрата!
Я ждал, как воспримет Штраус мои слова.
— Розмари! Ах! — Он заслонился рукой, будто отгонял страшное видение. — Вы тоже знаете, что она мне не дочь? — спросил он.
— Как вы сказали? — Я изобразил удивление.
— Следователь повнимательней взглянул на наши паспорта, заметил различие в фамилиях и… вот… Вашим друзьям было нетрудно вытянуть из нее все, что они хотели.
— Думаете, — осторожно спросил я, — она назвала убийцу?
— Да нет! Она не знала, кто убийца. Об этом ей нечего было сказать. А о наших отношениях они узнали. Видите ли, дорогой друг, в послевоенной Германии женщины стали легкодоступным товаром… Я
