Поныли еще Кешка да Пешка, Богу помолились, кресту поклонились, да и пошли, горемычные.
А на место их приехал в скорости из-за границы мальчик Фрица, чистенький, вежливенький, субтильный. Папе и мамой книксен сделал, ручки лизнул, и тоненьким голоском гуте-морген проговорил, — все как следует по заграничному правилу.
Только скоро у папы и у мамы пошли с мальчиком Фрицей нелады, потому что Фрице большая чистота требовалась, а у папы с мамой к чистоте душа не лежала, и от большой чистоты им тошно становилось.
Придет бывало Фрица, и заговорит учтиво:
— Глубокоуважаемые родители, дорогой и душевнопочитаемый папочка, милая и сердечно любимая мамочка, позвольте мне чистую рубашечку, ибо та, которую я ношу в продолжение двух недель, несмотря на все мое старание не пачкать моей одежды, все-таки утратила свою первоначальную чистоту и нуждается в стирке.
А папа с мамою говорят:
— Хорош и в этой рубашке, подожди до бани.
Так и во всём. Попросит Фрица чистой тарелки, ему папа с мамой говорят:
— Жри на грязной.
Попросит Фрица купить ему частый гребешок расчесывать головку, ему говорят:
— Своей пятерни мало, так чешись десятерней.
Попросит помыться раньше банного срока, папа с мамою скажут:
— В грязи теплее.
Стал Фрица по ночам плакать, начал Фрица худеть, начал Фрица от грязи паршиветь, пришла к Фрице русская холера, скрутила Фрицу в одночасье.
Схоронили папа с мамою Фрицу, говорят:
— Видно, нечего делать, возьмем Кешку да Пешку опять.
Да уж поздно было. Кешка да Пешка поступили в хулиганы, проткнули перочинным ножиком брюки у самого старшего городового, и за то их сослали в самую далекую каторгу.
Не в добрый час пришелся Фрица из-за границы. Да не добром помянули папа с мамою и умного дядю.
Карачки и обормот
Не за нашу память то дело случилось, не в нашей земли оно сталось. При царе Горохе, у чорта на куличках жили были карачки, — ходили на четвереньках, носом землю нюхали, хвостом в небо тыкали, и очень собой были довольны.
Забрел к ним, невесть откуда, Обормот. Голову держит кверху, прямо перед собой весело посвистывает, на обе стороны бойко сплёвывает. Не понравилось такое поведение карачкам, — говорят Обормоту:
— Как ты смеешь на задние лапы становиться, головой в небо выдыбать? Мы тебя за это засудим.
Повели его всем народом к судье неправильному.
— Судья, — говорят, — неправильный, суди ты этого Обормота: он головой фордыбачит, против нашего карачьего закона весело идет, на карачьи наши спины бойко поплевывает.
Ну, судья неправильный со всей своей премудростью тотчас же порешил: оттяпать Обормоту голову.
Повели карачки Обормота на лобное место. Идет Обормот, кается, горючими слезами умывается, а между прочим думает: как-то вы, карачье безмозглое, до моей головы доберетесь?
И вот на самом-то интересном месте вышла у карачек заминка: надо Обормоту голову рубить, да Обормот на четвереньки не становится, а карачкам, на четвереньках стоючи, до его головы не добраться. И против своего закона поступить и на ноги вздыбиться им тоже никак невозможно. Повякали, повякали промеж собою карачки, да и погнали Обормота из своей страны далеча.
— Иди себе, — говорят, — с Богом по морозцу, мы, — говорят, — народ очень добрый.
Две межи
Пришла межа к меже, спрашивает:
— Каково тебе, межа, жить?
Отвечает меже межа:
— Ох, топчут меня, межу, мужики, топчут меня, межу, бабы, топчут меня, межу, ребятишки малые. А я, межа, тоненькая да худенькая, а я, межа, здоровьем больно хлипкая: недужится мне меже, нездоровится. Ты, межа, каково живешь?
Отвечает межа меже:
— Ох, и мне, меже, жить по такому же, — и я, межа, от чужих то ног захирела, занедужилась. Лучше бы на нас, на межах, рожь повыросла.
Говорит меже межа:
— Пойдем, межа, к проселку жаловаться.
Воздохнула межа, отвечает меже:
— Проселок — маленький человек, он нам не поможет — его никто не послушает.
Говорит меже межа:
— Так пойдем, межа, к большой дороге жаловаться.
Воздохнула межа, отвечает меже:
— Большая дорога разбойница: она и может, да не поможет: видно, межа, надо нам еще терпеть.
Разошлись межи по своим местам.
Рак пятится назад
Говорят, что раки пятятся назад; но это — напраслина: раки ходят, как и все добрые люди, в ту сторону, куда глаза глядят.
Вышел рак из реки, пошел осматривать окрестности. Встретили рака братишка и сестренка.
— Смотри-ка, — говорит братишка, — рак пятится.
Обрадовались. Говорит сестренка:
— Хорошо бы его поймать.
— Он, рак-то, большой дурак, — говорит братишка, — назад пятится, сзади себя не видит, мы ему мою шапку подставим, он в нее сам вползет, а мы его унесем, спекём рака.
— Только ты тише, — говорит сестренка, — а то он услышит.
Сели на корточки, четырьмя руками братишкину шапку распялили, ждут, когда рак в шапку припятится. А только рак не будь глуп, шапку увидел, да в сторону и свернул. Братишка и сестренка в ту сторону перебежали, опять шапку на рачий путь наставили, — рак опять увильнул. Мыкались, мыкались братишка и сестренка, видят, не поймать в шапку рака. Стали, ртишки разинули, на рака дивятся, сами рассуждают.
— Как-же он сзади себя видит? — спрашивает сестренка.
Говорит ей братишка:
— Значит, у него сзади глаза.
