урны. Однако все, что ты видишь, простоит пустым еще долгие годы, если Октавиан прислушается к моим доводам. В конце концов, зачем умирать безвременно?
Мне отчаянно хотелось остаться в живых и прожить под солнцем еще столько лет, сколько отпущено судьбой. И ведь это вполне возможно. Если…
Я провела его по ступеням, что огибали мавзолей и поднимались к открытым дверям. Рядом со мной громыхали по камню его подбитые гвоздями сандалии.
Внутри нас мгновенно окутали тени. Потребовалось время, чтобы глаза приспособились к сумраку.
— Это все твое? И Антония? — спросил он, понизив голос.
— Да. Мы будем покоиться отдельно от других Птолемеев.
Я ждала, когда жалящая темнота рассеется и позволит мне показать Тирсу мои сокровища, ставшие залогом моей сделки. В мавзолее было прохладно, словно тепло лета не проникало сюда. Времена года не менялись в доме смерти.
— Зачем ты привела меня сюда? Я не люблю гробницы.
— Но это особенная гробница. Взять хотя бы двери…
— А что в них такого?
— Сейчас они открыты и устроены так, что закрыть их можно только раз — навсегда! Они соскользнут по направляющим пазам и окажутся запечатанными намертво и навечно. После последнего погребения, моего или Антония, когда провожающие покойного удалятся, двери закроются и отделят нас от мира, обеспечив вечное уединение.
Я помолчала, потом продолжила:
— Такие ворота изобретены древними египтянами, а мы лишь приспособили их к зданию, выстроенному в стиле греческого храма. Но, в отличие от древних, мы не станем брать с собой в последний путь гору драгоценностей, так что грабителям не стоит нарушать наш покой.
По его телу (я ощутила это, а не увидела) пробежала дрожь.
— Давай уйдем отсюда.
Его слова остались без ответа.
— Все драгоценности, которые ты увидишь, я намерена передать Октавиану. В мавзолее не останется ничего ценного. Если он согласится на мои предложения.
Наконец глаза привыкли к сумраку, и я повела Тирса мимо двух пустых саркофагов, обогнула полированные колонны и остановилась перед грудой сокровищ. Он вытаращился на них, остолбенев. Посланец Октавиана был боек на язык и неплохо владел собой, но такого он не ожидал.
Я двинулась вокруг сваленных драгоценностей.
— Смотри: здесь золото, серебро, жемчуг, лазурит, изумруды. Достаточно, чтобы покрыть все долги Октавиана, сколь бы велики они ни были. Это во много раз превосходит доходы и накопления римской казны. Мои предки собирали их веками. Это единственная сокровищница в нашей части мира, не считая Парфии, еще не разграбленная римлянами. Подумай, чего достигнет твой господин, если у него будет такое богатство! И все это достанется ему без пролития крови, если он согласится, чтобы Цезарион или Александр с Селеной взошли вместо меня на трон Египта. Что до меня, то я удалюсь от дел. Как ты сам видишь, место для меня уже приготовлено.
Я кивнула в сторону саркофагов.
— Во имя богов… — Голос Тирса был слаб.
— Это не все, — указала я. — Разумеется, Рим будет получать в свое распоряжение египетское зерно, год за годом. Это часть соглашения.
— Не думаю, чтобы Октавиан представлял себе твои сокровища, — признался Тирс. — Но, прекрасная госпожа, даже они не сделают его счастливым, если он получит их в обмен на твою жизнь.
— О, представляю себе, как высоко он ее ценит. Ну? Каков же ответ?
Тирс потянулся и взял из кучи золотой слиток.
— Надо же, он не холодный, — промолвил он с удивлением.
— Верно, — сказала я. — Те, кто описывает золото как твердый и холодный металл, никогда не прикасались к большим слиткам и самородкам чистого золота. Оно удивительно пластичное, легко поддается обработке, принимает любую форму и вовсе не такое твердое и холодное, как железо. Чудесное, таинственное вещество. — Я нежно прикоснулась к слитку. — Доставь мне ответ твоего господина чем скорее, тем лучше. Ибо, как ты сам видишь, если ответ меня не устроит, я все это уничтожу.
Моя рука указала на сложенные под драгоценностями дрова, пропитанные смолой.
— Он желает угодить тебе, — промолвил Тирс, взял мою руку и поцеловал ее. — Это его глубочайшее желание. — Он подступил ближе, не выпуская моей руки. — Доверься ему и той власти, которой уже обладаешь над… над его чувствами.
Он снова припал к моей руке, задержавшись дольше.
— Тогда пусть он перестанет прятать их, — сказала я. — Никто не откликается на утаенные чувства.
Он так и не оторвал губ от моей руки, и его густые волосы упали вперед, коснувшись моего запястья.
— Вот как! — послышался со стороны входа негромкий голос.
Голос Антония.
Тирс отпрянул с виноватым видом.
Антоний чуть ли не прыжком преодолел расстояние от входа и схватил Тирса.
— Вот оно что! Вот кого прислал Октавиан! Сопливого похотливого мальчишку. И ты хороша! — Он обернулся ко мне. — Позволяешь ему слюнявить твою руку, выслушиваешь его болтовню, поощряешь его! — Он встряхнул Тирса за плечо, едва не подняв в воздух. — Обманываешь меня!
— Нет! — с досадой воскликнула я. Он истолковал все неправильно и испортил так тщательно претворявшийся в жизнь план. — Прекрати. Отпусти его!
— Нечего за него заступаться! Как он посмел позволить себе такие вольности? — Он вперил взгляд в лицо Тирса. — Ты кто такой?
— Друг и вольноотпущенник Октавиана, — пропищал бедняга.
— Вольноотпущенник! Он дерзает присылать вольноотпущенника в качестве посланника? А этот вольноотпущенник, в свою очередь, дерзает любезничать с царицей Египта. Какая неслыханная наглость.
— Господин, — подал голос Тирс, — я не сделал ничего непозволительного или непочтительного. Царице было угодно привести меня сюда, я же выполнял ее волю.
— Вот как? — проревел Антоний. — Уж не хочешь ли ты сказать, что она велела тебе целовать ей руки? Да тебя, юноша, нужно поучить хорошим манерам. Эй, стража!
На его зов мгновенно явились двое солдат, стоявших в карауле у дверей мавзолея.
— Да, господин?
— Выпороть его! — приказал Антоний. — Всыпать ему как следует!
— Я официальный посланец Октавиана. Ты не смеешь…
Ох, юноша, не стоило тебе употреблять слово «не смеешь».
Я попыталась умиротворить Антония, зайдя с другой стороны.
— Пожалуйста, не надо. Не нарушай обычай. Это недостойно тебя.
— Ага, ты еще за него и заступаешься? Так и думал!
— Я только хочу предостеречь тебя от поступка, который повредит твоей репутации.
— Скажи своему хозяину Октавиану, что если он захочет возмещения, то может выпороть Гиппарха — моего вольноотпущенника, перебежавшего к нему! — прокричал Антоний. — Я тогда получу двойное удовлетворение.
Он расхохотался и смехом проводил утащивших Тирса солдат.
— Дурак! — крикнула я. — Ты все испортил!
— Что я испортил? — прорычал он. — Ты ведешь свою игру с Октавианом?
— Я пытаюсь сохранить Египет для моих детей. Это все, на что мы можем надеяться.
— И поэтому готова лебезить перед каждым, кого он пришлет? Я разочарован в тебе.
