— Только что прибыл?
— Даже дорожную пыль с плаща не отряхнул, — ответил Мардиан.
Молодой воин и впрямь был весь в пыли, но я отметила, что он не простой солдат, а военный трибун. На сей раз Октавиан направил ко мне гонца рангом повыше.
— Приветствую тебя, — сказала я. — Что велел передать нам Октавиан?
Посланец стоял по стойке «смирно» и старался скрыть тот факт, что внимательно присматривается ко всему для последующего доклада Октавиану.
— Госпожа, император Цезарь желает сообщить тебе, что он приближается к границам Египта и в настоящее время остановился в Рафии.
— Ах да, Рафия. Примечательное место. Помнится, много лет назад именно в битве при Рафии Птолемей Четвертый впервые использовал против своих врагов из Сирии не только греков, но и природных египтян. То был поворотный пункт в нашей истории. — Я посмотрела на молодого человека. — И что же, Октавиан надеется, что этого не повторится?
— Это было бы благословением для всех нас. Мой командир просит тебя приказать гарнизону Пелузия сложить оружие.
— А почему он решил, что я отдам подобный приказ?
— Потому что, как он говорит, ты сама предложила ему обойтись без кровопролития.
— Так-то так, но только он на мое предложение не ответил, и я резонно решила, что оно отвергнуто.
Отсутствие ответа было равнозначно ответу отрицательному. Да и что ему оставалось после истории с Тирсом?
— Напротив. Мы лишь хотим, чтобы ты подтвердила свои миролюбивые слова делом, пропустив нас через Пелузий.
Я рассмеялась.
— Его нелюбезный отказ отвечать сделал это невозможным, ибо возбудил определенные… сомнения в чистоте его намерений. Боюсь, теперь я не могу ему доверять.
Как будто раньше я могла.
— То, что он предлагает, и ведет к преодолению недоверия. Ты должна показать, что твое предложение было искренним и что ты действительно стремишься избежать кровопролития.
— Молодой человек, а ты знаешь, в чем именно состояло мое предложение?
— Нет, этого он мне не рассказывал.
— Так и думала, — отозвалась я, но рассказывать ему не стала. — Больше он ничего тебе не поручал? У тебя нет для меня послания?
— Он послал тебе это, — промолвил посланец, открывая кожаный мешок и извлекая небольшой ларец.
Я открыла крышку и увидела внутри два предмета: монету с изображением сивиллы и сфинкса и печать с одним лишь сфинксом.
— Если он собирался озадачить меня, то цель достигнута, — сказала я, рассматривая печать.
— Он велел сказать тебе, что монета отчеканена во времена Цезаря, а печать — его собственная. По примеру сфинкса, имеющего отношение и к тебе, египтянке, и к нему, ибо это его эмблема, император предлагает тебе разгадать загадку: «Тайна вместит двоих».
Я не могла понять, что он имеет в виду. Что мы с ним вдвоем разделим наследие Цезаря? Что на сей счет есть какое-то предсказание в Сивиллиных книгах? Что он намеревается забрать из Египта сфинкса, которого считает своей эмблемой? Что из нас троих — меня, Антония и его — в живых должны остаться только двое? Что в мавзолее — о таинство смерти! — найдется место для двоих? Или что спрятанные там сокровища можно разделить на двоих?
— И что мне с этим делать? — Я протянула руку с монетой и печатью.
— Если ты вознамеришься направить ему послание в любое время, приложи эту печать, и письмо будет прочитано немедленно.
— Хорошо. Но сейчас у меня нет для него иного послания, кроме того, что ты передашь изустно. Вот оно: я не пойду ни на какие уступки без формального обращения и официального соглашения между нами и по-прежнему собираюсь уничтожить сокровища. Это все.
— Какие сокровища?
Итак, Октавиан не рассказал даже об этом.
— Он знает, о чем речь. — Я улыбнулась. — Также передай, что я восхищена его загадкой и обязательно попытаюсь вникнуть в ее смысл — когда найду время.
— Но… если мы двинемся к Пелузию?
Он казался разочарованным: похоже, они и вправду рассчитывали, что мы капитулируем.
— Дело ваше. Но мы будем защищаться.
Мы собрались на семейный обед в трапезной Антония. Присутствовали все дети, включая малышей. Все шло спокойно и тихо. Массового бегства из города не наблюдалось, да и куда людям бежать? Александрийцы всегда держались особняком от остального Египта, и рассчитывать на убежище в деревнях Дельты им не приходилось. А уж о том, чтобы поселиться в пустыне, в шатрах, и вовсе не было речи. Конечно, кое-кто имел возможность отплыть морем, но куда? Поэтому и мы, и город жили обычной жизнью.
Юный Антилл, тосковавший по родине, попросил чего-нибудь из римской кухни: фаршированную каракатицу или запеченные луковицы гладиолусов. Я сказала ему, что прикажу поискать гладиолусы на портовых складах, а если их не найдут, мы подыщем замену. В конце концов, в Александрии найдется все, что угодно.
Александр и Селена проявляли изысканный вкус, что не удивительно — они выросли при самом утонченном дворе в мире. Они заказывали такие деликатесы, как золоченые креветки и лепешки из морского лука, причем никогда не стали бы сдабривать их оливковым маслом вторичного отжима.
— Снобы, — проворчал Антоний. — Надо же, мои дети — снобы!
— Только не я! — возразил Антилл.
— Знаю, — отозвался отец. — Это оттого, что ты попал сюда, когда твои вкусы уже сформировались.
— Твои тоже, — напомнила ему я. — Но они довольно быстро изменились.
— Нет, они расширились, — возразил он. — Я по-прежнему могу довольствоваться простой пищей. — Он разлегся на обеденном ложе, опершись на локоть. — Как приятно, когда все мы собираемся вместе. Чего еще желать мужчине? Три замечательных сына, красавица дочь и несравненная жена! — Он поднял свой кубок и торжественно выпил за нас. — Моя эпитафия меня удовлетворяет.
— Не надо об эпитафиях, — торопливо вмешалась я. — Никто не знает, что напишут о нем после кончины.
— Все равно я прожил жизнь не зря, — упорствовал Антоний.
— Где утка? — спросил Филадельф, маленький Дикобраз.
Он побывал на охоте в болотах и стал называть утятину своим любимым блюдом, хотя на деле ему просто полюбились лодка, вода, шелест тростников. Я заметила, что большая часть мяса всегда оставалась у него на тарелке. Что и понятно: дичь — тяжеловатая пища для пятилетнего мальчика.
— Скоро подадут, — заверила я его.
Я обвела взглядом свое семейство, остро ощущая отсутствие Цезариона и мысленно моля богов даровать ему спасение. Как отличались мои дети от меня и моих собственных братьев и сестер! Они искренне заботились друг о друге, и среди них не было ни одного маленького чудовища. Птолемеи, кажется, плодили злодеев в каждом поколении, но мне удалось этого избежать: они не походили ни на Арсиною, ни на Беренику. Возможно, дело в примеси римской крови: она помогла избежать плачевных последствий долгой череды близкородственных браков.
Александр и Селена… Я так и не получила из Мидии никакого ответа, и теперь уже поздно отсылать их туда. Им придется остаться здесь, в Александрии, чем бы все ни кончилось. Может быть, к лучшему. Они еще малы, никому не опасны, а это обезоруживает. Возможно, когда Октавиан увидит их, он будет тронут.
