чувствовать – голод. Говорят, после чувства голода второе место среди человеческих потребностей занимает секс, но я не чувствовала ни малейшего желания броситься в объятия Джона.
– Шампанское? – спросил Джон.
– Да, спасибо.
Джон аккуратно, глядя на меня, взял бутылку, и я подумала: сейчас он начнет рассказывать, как мне поступить, если он после обеда и шампанского предложит мне остаться в палатке, а он будет изображать Милоша Обилича. Я же – разрубленного турецкого султана.
– Я с трудом научился открывать шампанское, – начал Джон. – Знаешь этот обычай – резко вынимать пробку, чтобы шампанское струей хлынуло из горлышка? Нет, моя дорогая Мария, нельзя стрелять пробкой, как бы это ни было приятно. Вино выливается, пузырьки пропадают. Потому, чтобы правильно открыть шампанское, следует аккуратно удалить с пробки проволоку...
Джон объяснял серьезно, по-профессорски. Я отщипывала кусочки от тостов и, как бы восхищаясь его знаниями, смотрела, как открывается бутылка шампанского. Как открывают человека, чтобы он не выплеснулся...
Джон продолжал свою игру:
– Держим бутылку одной рукой, а пробку – другой, потихоньку вращаем бутылку и не спеша вынимаем пробку, ласково ее уговариваем. Если мы все делаем правильно, шампанское производит звук, напоминающий вздох. Вот он, послушай. Кто-то написал, что этот вздох шампанского напоминает вздох женщины, достигшей оргазма. Попробуй!
Я пригубила шампанское и улыбнулась со вздохом, сделав второй глоток. Потом спросила:
– Что это за шампанское?
– «Дон Периньон». Надеюсь, ты ощущаешь аромат, напоминающий запах подгоревшего хлеба и мокрой земли?
– С такими познаниями тебе лучше бы работать в «Баре Кукри».
– Пока ты спала, мне уже сделали это предложение. Сегодня вечером в «Баре Кук-ри» будет вечеринка, посвященная агонии романтизма.
– Чего?
– Агонии романтизма.
– На кой агония? Я имею в виду... Я не могу. Ты и сам знаешь. Мне надо Скендера отыскать и решить наконец... Я не могу оставить почти арестованного капитана Гарольда в маленьком доме с большим палисадником!
– Теперь я – капитан Гарольд, если не арестованный, то уж точно не свободный, потому что я с тобой... Давай потанцуем! Сначала в бар, а потом, напившись, отыщем Скендера.
– Ты пойдешь со мной...
– Маленький домик, большой палисадник, роман сам собой сочиняется. Ты решай – или едешь в Сербию с капитаном, или остаешься в Приштине?
– Работать на кухне?
– Нет, я отвезу тебя в Париж, я там должен усовершенствовать свои знания о шампанском: какое пьется за поздним завтраком, какое – в полдень, какое в обед. Про ужин я знаю, но меня интересует иной напиток – тот, который употребляется для поднятия духа в воскресенье.
– И это?
– Это... Не помню точно, как его готовят. Знаю только, что он называется...
– Как?
– Падший ангел, – говорит Джон. – Извини, это не к тебе относится.
* * *
ДЖОН выгнал маленькую машинку марки «фиат уно», а я, чтобы нас не видели вместе – мы так договорились, – вошла в «Бар Кук-ри» со двора, на кухню. Рекса я обнаружила в дверях, ведущих в зал. Он знаком приказал мне молчать. Я подошла. В «Баре Кукри» царила торжественная тишина. Я не видела, но только слышала чтеца-декламатора:
Я глянула на повара Рекса: он кивнул. Я пробралась за стойку. Мики удивленно объяснил мне:
– Агония романтизма! Чокнутые французы...
Раймонда, принеся мне виски безо льда, велела нам умолкнуть. В глубине бара виднелась небольшая сцена, а светящиеся буквы летели в вышине, разъясняя непонятливым: «АГОНИЯ РОМАНТИЗМА». Сцену оформляли КФОР и капитан Жан-Мишель Мартин, за роялем – Роз-Мари.
Рояль дзынькнул, как разбитый стакан, и тут на сцене, сопровождаемая лишь одним лучом рефлектора, появилась почти голая девушка, демонстрируя солдатам в баре под звуки рояля свою жопу. Она декламировала по-французски – светящиеся титры, совсем как в кино, переводили ее слова на сербский:
Бросая в зал стихи, прекрасная француженка сбрасывала одежду предмет за предметом и в конце концов, к полному восторгу солдатской публики, оказалось, что у красивой телки наличествует здоровенный хуй...
Свет софитов со всех сторон расстреливал «Бар Кукри», между двумя выстрелами я заметила Джона, стоящего в дверях бара. Я подумала, что это хороший знак. Потому что боялась я только одного – что меня найдет майор Шустер. Раймонда принесла мне выпивку.
– У меня еще есть.
– У тебя и майор Шустер есть там, у стойки.
– Да в рот его ебать!
– Не ругайся по-сербски! – предупредила Раймонда.
– А что, Мики по-албански матерится? – продолжила я.
– Нет, Мики так мило ко мне относится, что в конце концов заебет насмерть! – ответила Раймонда по- сербски и добавила: – У вас в сербском такие выражения есть, что по-албански и не скажешь. Заебать, например, – это на сербском что угодно означает!
– Заебешься, – продолжила я, – но только в том случае, если влюбишься!
– В Мики? – спросила Раймонда.
– В кого угодно, – говорю.
– Сейчас я свободна, – говорит мне Раймонда, – и влюбиться могу в кого угодно. Посмотри, какой выбор – от Техаса до Непала. Следую твоему примеру: скольких ты водишь на поводке?
– Троих, – отвечаю.
– Как тебе это удается? – спрашивает Раймонда.
– Не отдаю им ни пизды, ни Сербии, этим и держу.
Раймонда поцеловала меня.
– Ты прелесть, Мария, не вздумай из При-штины сбежать, я тебя под свою защиту возьму.
– Как ты избавилась от Canada Press? Она что, опровергла свой материал, ну, про то убийство, что ты выдумала?
– Да, она собиралась дать опровержение, но – мертвые молчат...
– Вы что, убили ее?! – спрашиваю.
– Нет, Мики только пригрозил, и мы ее больше не видели.
– Теперь ты еще больше обязана Мики, – напомнила я.
– Я ему дала, но не Албанию, – с улыбкой ответила мне Раймонда.
– Вы тут полегче, – предупредил нас Мики. На маленькой сцене появился солдат, переодетый бедуином. Он продекламировал:
