Пуриша Джорджевич
Косовский одуванчик
Я, Младомир Джорджевич
Роман «Косовский одуванчик» я писал на высоте тысячи метров, на Златиборе, в декабре 1999 года.
В декабре 1941 года, будучи учеником седьмого класса гимназии и бойцом партизанского отряда из Чачака, я под бомбежкой отступал через Златибор в село Мачкат, и в это время нас окружали немецкие танки.
В декабре 1941 года Верховный штаб во главе с Тито исчез в снегу и метели в направлении Боснии. Я остался.
Меня взяли в плен в Новый, 1942 год.
Под Вышеградом меня поджидала немецкая 313-я дивизия СС.
Меня препроводили в Чачак, мой родной город, где отец Яня и мать Милица родили меня в 1924 году, в день святого Георгия Победоносца.
В Чачаке я предстал перед чрезвычайным трибуналом и был осужден как партизанский бандит. Председательствовал в чрезвычайном трибунале капитан Флике. Я разговаривал с ним на его языке.
Потому что мое поколение очень хорошо знало немецкий.
В гимназии, в Чачаке, немецкий язык нам преподавала учительница, девица Нада Мамузич. Она была красивая, мы ее любили и учились старательно.
Капитан Флике после вежливого обсуждения немецкого фильма «Кора Тери» с Марикой Рёкк в главной роли приговорил меня к смертной казни.
Сейчас я боюсь, что из-за романа «Косовский одуванчик» опять предстану перед «чрезвычайным трибуналом».
В Европейском сообществе что-то сильно напоминает чрезвычайный трибунал. Оно публикует в сербских газетах имена мужчин и женщин, которых считает преступниками. Надеюсь, что и я со своим романом «Косовский одуванчик» войду в эти списки, и это меня почти радует, и мне больше не будут выдавать визы для участия с моими фильмами в Международных фестивалях. Но мне плевать, осудит ли чрезвычайный трибунал Европейского сообщества мои фильмы, которые хранятся в Музее современного искусства в Нью- Йорке, или те мои фильмы, что хранятся в кинотеках Парижа, Праги, Рима...
А от романа «Косовский одуванчик» я не могу отказаться, что бы о нем ни говорили и ни писали, как не могу отказаться от Косово и своего деда.
КОСОВСКИЙ ОДУВАНЧИК
Младомир (Пуриша) Джорджевич
* * *
ТОЛЬКО я выгнала овец на луг, как он выпрыгнул из вертолета. Овцы испугались, потому что парашютист шел прямо на меня. Я крикнула:
– Смотри, одуванчик не раздави!
– Простите, не расслышал, – произнес парашютист по-английски.
Я обрадовалась. Поболтать немножко – сердцу не помеха. С улыбкой произнесла:
– Я сказала: не раздавите одуванчик.
– А что случится, если я наступлю на одуванчик? – спросил парашютист.
Его сильно удивило, что девушка с овцами правильно выговаривает английские слова.
Точно. Мы приглядывались друг к другу. Смотрю, парашютист – мужик, не мальчишка. Видно, прыжки из летательных аппаратов помогли ему сохранить фигуру, а на длинных ногах легче приземляться. Лицо, солнцем обожженное, а может, оно такое от употребления моего любимого «Л'Ореаля» – крема для лица: нос, щеки, шея, точно.
Над нами кружит черный вертолет «апачи», будто нас фотографирует; наверняка и наш разговор записывает.
Овцы расхрабрились, обнюхивают белый шелк парашюта, размышляют. Сразу заметно, что для парашютиста все это странно – я, овцы, запах травы и воздух, который он глубоко вдыхает и выдыхает вот в эту самую фразу:
– А что бы было, если бы я растоптал одуванчик?
– Мы, сербы, – говорю, – косовские сербы, верим, что у того, кто одуванчик растопчет, мать умрет.
– Сербка? – удивляется парашютист.
– Да, сербка. Вы что-то имеете против? Парашютист остановился и вежливо произнес:
– Не знаю, что и сказать вам... Но, впрочем, вы и сами знаете, весь мир говорит... Много чего плохого говорят про сербов.
Ага, так, значит, думаю я, сейчас я тебе покажу, что такое сербы значат, и, как будто стыдно мне стало, беру ягненочка на руки, глажу его, а левой ногой что-то на траве рисую, а голову ягненка от правой груди отнимаю и говорю так: сю-сю да сю-сю, что у сербских девчонок мне ужас как не нравится, но с самого ранья тут, на лугу, ничего не поделаешь, начинается утренняя разминка перед вечной войной между мужчиной и женщиной. В ритме рэпа, бедрами вот так вот покачивая, декламирую с акцентом негра из Бруклина:
– Я очень счастлива, что целый мир про нас говорит... Вы представить не можете даже себе, на что пошли бы чехи и болгары, чтоб каждый вечер появляться на ти-ви экранах мира, быть главной новостью для всех...
Парашютист вроде как сразу врубился и принял правила игры (но не рэпа):
– Ударные новости на телевидении сербы заслужили изгнанием албанцев из их отечества...
Ага, значит, так. И я ему потихоньку, теперь уже чуть обозлившись, на хорошем английском:
– Верно, албанцы побежали из Косова, когда девятнадцать демократических государств начали бомбить Югославию, страну, в которой, помимо прочих национальностей, проживают еще и албанцы. Да, это правда, господин с парашютом, вы победили, не так ли? И с помощью ваших самолетов и танков, вместе с вами победили и албанцы – вернулись в Косово, и теперь вы гаранты того, что они отомстят нам...
– Вы ошибаетесь, мисс, – говорит он, – мы принесли сюда мир... Да, нас было девятнадцать против одной Югославии, но в Косове было два миллиона албанцев под властью нескольких тысяч сербов...
Я улыбнулась... И я умею прыгать с парашютом, но только с приличными словами на устах, которые, как и вся правда, легко приземляются. И весело ответила:
– И эти два миллиона албанцев и две-три тысячи сербов вы увидели, прыгая с парашютом? А истина вот в чем – в Косово вернулись миллион албанцев, но трехсот тысяч сербов вы здесь уже не найдете. Посмотрите на вон тот город в тумане, это Приштина. В ней жило сорок тысяч сербов, а сейчас – сорок наберется?
Парашютист рассмеялся в ответ на мою злость и вежливо спросил:
– Вы уверены, что эти цифры правильные?
– Конечно же нет! С каждой минутой сербов все меньше...
Я выпустила ягненка, и он подбежал к парашютисту. Смотрю, мужик разнежился, и не только из-за ягненка, видно: еще со мной поговорить хочет. Спрашивает:
– Вы очень хорошо говорите по-английски... Где вы его учили?
– Готовилась к вашему прыжку еще в университете. Изучала литературу, английский как иностранный. Ваш язык и спас меня во время бомбардировок.
– Вы скрывались? – спросил он.
– Напротив. Не скрыла в Приштине знания английского, и одна гуманитарная организация, «Кер» из Австралии, взяла меня переводчицей... Тем более что я и албанский знаю. Так что мистер Уэлс из Сиднея, с большим значком Красного креста, водил меня по тем местам, куда бомбы – он это точно знал – не упадут. Правда, не каждый раз. Однажды мы сопровождали поезд с албанцами, и ваша бомба разнесла его. В результате я призналась мистеру Уэлсу, что у меня есть укрытие получше. Видите дом на краю луга? Это мой дом. До самого конца бомбардировок я в нем овец спасала, а вот гараж не уберегла – небольшая кассетная бомбочка разнесла и его, и мою машину марки «Юго». Как только мистер НАТО вошел в Приштину, мистер Уэлс на одном коктейле познакомил меня с генералом Кларком. Через два часа меня уволили... И знаете, за что?
