– Вы знаете Джона Дьюи?
– Джон Дьюи... Из штаба генерала Кларка?
– Хуй тебе, а не из штаба! И мы, сербы, готовились к вашему прибытию. Джон Дьюи – ваш американский философ, который сказал, что НАТО присуще тупое упрямство, а не сильная воля. Упрямство НАТО – скотское равнодушие. Вот это определение точно вам подходит. Вы принялись за дело, не накопив достаточных знаний, начали, но никакой осмысленной цели не преследуете. Кого вы можете научить, вылечить вашим танком-кабриолетом? Теперь-то я понимаю, что вы тоже, прошу прощения, человек- кабриолет.
Пол Дил испуганно смотрел на меня. А я, студентка филологического факультета, специалист по художественной литературе и отличница по английскому, я ему изо всей силы своей воли крикнула:
– Ложись в кровать! Пол Дил улегся и сказал:
– Я вас боюсь.
– Ебать тебя не стану, Пол Дил, а только покажу тебе свои сиськи. Знаешь, сколько в них силы воли и молока? Узнаешь, если только вы в копродукции с албанцами побьете нас, Пол Дил.
– Простите? – услужливо переспросил он, лежа на кровати.
– Поменяй имя, – велела я ему.
– Зачем, простите?
– Пол Дил слишком похож на Пол Пота.
– А кто это? – спросил он.
– Тот, кто тебя выеб, – объяснила я нежно.
– Простите, не понял...
– Сейчас я тебе скажу, кто ты... Хуй овечий, или, чтобы перейти к вашим проблемам: твой танк и все танки НАТО, и «апачи» в небе – все это всего лишь гиперактивность твоя и тебе подобных людей на Западе, которые сами не знают, в чем состоят их истинные желания и потребности. Ты и тебе подобные делаете только то, чего от вас ожидает НАТО, и вы бессознательно работаете под давлением CNN, ваше «я» заперто в мрачной темнице лжи, и вы сами становитесь беспомощными жертвами. Все люди, в том числе и сербы, подвержены ложным мотивировкам. А чтобы не стать их жертвами, надо меньше лгать. Вот вам и образец жизненного идеала, соответствующего этапу формирования личности.
Пол Дил попытался встать.
– Я сказала – лежи, сейчас я тебе покажу, как я врать умею.
Наклонилась над Полом Дилом и нежно поцеловала его в губы.
Долго, не запуская язык ему в рот.
Оторвала губы. Посмотрела на него на все сто своей красоты. Он хотел ответить на поцелуй, но я спокойно сказала:
– Первый поцелуй не означает, что второй будет обязательно, мистер Пол Дил.
– Буду ждать, – серьезно отозвался доктор Пол, – потому что другие тоже ждут.
Перед танком-кабриолетом в шеренгу выстроились с десяток мужчин в разных униформах. Доктор Пол выскочил из танка, протянул руку, чтобы помочь мне приземлиться.
– Это мои пациенты, – объяснил доктор Пол. – Разрешите, полковник Майснер.
Майснер, полковник, легко поклонился, несмотря на то что его тело укутывала длинная белая рубаха.
– Как дела, полковник? – спросил Пол.
– После ваших лекарств сегодня утром мне удалось спеть небольшую арию из оперы Моцарта «Cosi fan tutti».
Полковник Майснер повернулся к строю и подал знак. Те начали арию из «Cosi fan tutti» ... Перед ним стояли финн, грек, кениец, итальянец, испанец, француз, русский, болгарин, турок... Разные униформы были теперь вторыми тенорами и баритонами, итальянец – сопрано. Все дружно начали главную арию, не спуская взгляда с дирижера доктора Пола. Это была прекрасная ария, и пели они так здорово, как могут петь только сумасшедшие. Ария Вольфганга Амадея Моцарта растравила мне душу. Потому что я вспомнила фильм Милоша Формана «Амадей». Реквием в конце фильма. Моцарт, закутанный в мешковину, падает в братскую могилу, и рука бросает на него нафталин, чтобы мертвый Моцарт не заразил других покойников в этой могиле. Доктор Пол дирижировал словно под воздействием наркотиков, но очень точно поднимал правую руку, чтобы итальянец вовремя взял высокое «до»... И эхом отозвалась сирена воздушной тревоги. Нет, это было не высокое «до», а просто в сторону кабриолет-танка завывала сирена полицейского патруля на голубой машине. А за ней автобус. Трое полицейских с повязками Militer Police загоняли короткими дубинками хор в разномастных униформах в автобус, но ни доктор Пол не прекращал дирижировать, ни хор не прекращал петь. Я подумала: эта сцена куда больше подошла бы Форману для «Амадея»... Автобус быстренько завопил второй скоростью. Мотор, как орган, подытожил хор из оперы Моцарта «Cosi fan tutti» ...
– Так поступают все, – сказала я трем полицейским из Militer Police.
Полицейский сержант отозвался:
– Да нам просто пришлось так поступить, эта группа солдат состоит на излечении у психиатра...
– Да нет. «Так поступают все», – сказала я сержанту, – так переводится название оперы Моцарта с итальянского на английский!
– А вы что тут делаете? – спросил сержант.
– Приехала в Приштину и застала здесь этот танк-кабриолет, и Моцарта с оперой «Cosi fan tutti».
– Что вы делаете в Приштине?
– Я переводчик.
– У кого?
– У командира парашютно-десантного полка английской королевской армии господина капитана Гарольда Кина.
Сержант с сомнением посмотрел на меня, сказал «пардон», вернулся к джипу, смотрю, вертит ото рта к уху наушник величиной со сливу... Тоже мне, новый доктор нашелся... Я поставила на капитана последний динар своего вранья, точнее говоря, поставила на берет, которым он мне махал из вертолета.
Не знаю, кто и чем махнул сержанту Militer Police в его сливу. Вернулся он такой хорошенький, расхристанным шагом, как будто хотел предстать передо мной в наилучшем голливудском виде, почти как Джон Уэйн.
– О'кей, – сказал сержант. – Капитан Кин просил вас срочно прибыть в канцелярию.
Я растяпила рот.
– Хотите жвачку? – спросил сержант Militer Police.
– Нет, спасибо, у меня на нее аллергия.
– Вас подвезти?
– Боюсь, в этом случае я опоздаю на работу, – скокетничала я.
– Меня бы это расстроило, – улыбнулся сержант.
– Спасибо, – говорю, – и до свидания. Сержант вернулся к джипу. Задница у него была ничего.
* * *
ПРИШТИНА ночью, в конце июня 1999 года, светится и верещит в пламени небоскребов. Дым как стяг победителя. Я знаю При-штину как свои пять пальцев. Смотри, новая кафана, называется «Мать Тереза»! Рядом с «Матерью Терезой» вижу, как мой школьный приятель Фарук Маличи на скаку сбивает камнями буквы с вывески над лавкой «Милош Обилич». Годами скакал Фарук, пока в грязи не наступил на нечто, что было, как я теперь понимаю, опасной штучкой. Ни сербской, ни албанской. Зовется она «кассетная бомба». Фарук наступил на бомбу, а она, разозлившись, что ее разбудили, забросила его, будто спортивный диск, прямо на фамилию «Оби-лич». Пожалуйста, не принимайте за намек.
Косово в конце июня 1999 напоминает Лас-Вегас в огне и дыму, в победном настроении девятнадцати наций НАТО и взволнованных албанцев. Косово теперь для НАТО как казино – за доллар получают тридцать пять. Албанцы на любой выпавший номер военной рулетки выигрывают столько, сколько поместится в охапку. И первым делом укрепили буквы над кафаной «Тирана»...
Скольжу по улицам, как управляемый снаряд, чтобы не убить и не быть убитой. Знаю, куда мне надо, но
