Гр-р все не шел. Я ждала его и болталась по дому, не в состоянии найти себе дело. Потрясение от моих занятий у окна было слишком сильным. Морковка маялась вместе со мной. Я открыла входную дверь и послушала, не идет ли Гр-р. Раз по двадцать я подошла к каждому окну. Я даже пыталась завести Федю, но не смогла прочитать ни строчки, открыв текст. Окончательно выбившись из сил, я легла на диван — и, что называется, вырубилась. Я понимала, что вижу сон, и, тем не менее, воспринимала его как реальность. Я лежу на диване, а рядом, наклонившись надо мной, стоит женщина и не моргая смотрит мне в лицо. Я чувствую колебание воздуха, вызванное ее дыханием и движением, слышу шорох ее одежды. Мне страшно, потому что я не могу понять, кто эта женщина: непрерывно изменяются не только черты лица, но и его выражение. Вот равнодушная Анна… Вот издевательски хохочет Полина… Вот подмигивает старая ведьма Аделина. А это… Это же я — в ужасе смотрю на себя… Одновременно я видела эту картину со стороны: себя, лежащую без движения, и женщину рядом. Вот сейчас она протянет руку — и произойдет что-то непоправимое и страшное. Я знала, что рука эта холодна, как у покойника. Более того, я знала, что женщина и есть сама Смерть. Но я не могла пошевелиться, закричать или иначе остановить ее. Как бывает во сне: надо проснуться, а не можешь…
Мне все-таки удалось закричать — или мне приснилось, что я закричала?
Гр-р тряс меня за плечи:
— Нина, очнись! Что с тобой?
Я никак не могла отогнать от себя Аделину-меня-Анну-Полину. Теперь меняющийся призрак кривлялся передо мной, показывал язык и хихикал, и я видела его так же хорошо, как Гр-р. Что-то новенькое… Но я точно знала, что не сплю. Мысль, сказал Карп, все может… И я мысленно размазала распоясавшийся призрак по Сахаре. Возможно, надо было выбрать другой географический объект, но мне в голову ничего более подходящего не пришло. С Сахарой тоже получилось неплохо — возле меня остался один Гр-р.
Я не буду втягивать в это Громова — уж очень сильно сон с призраками смахивает на сумасшествие. Кошмары у всех бывают, но не такие же…
— Ты бледная, что случилось?
— Кошмар приснился…
— Какой же это должен быть кошмар, чтобы сознание потерять?
— А ты как тут оказался?
— Услышал, что в подъезде мяукает кошка. Вышел и увидел, что это Морковка. Взял ее и поднялся к тебе. Дверь открыта. Я зашел. Морковка понеслась прямиком сюда. Ты в обмороке… Я вызвал 'скорую'…
— Гр-р, все нормально… Обними меня… И поцелуй.
Громов целовал меня, и я чувствовала, как отступает холод, в который я чуть было не провалилась навсегда.
На 'скорой' приехал тот самый врач, который констатировал смерть Луизы полгода назад. Громов объяснил, в каком состоянии нашел меня, заодно представил мне доктора — Андрей Андреевич. Этот Андрей Андреевич послушал мое сердце, сосчитал пульс, измерил давление и заявил, что у меня гипотонический криз.
— Наверное, систематически недосыпаете, — сказал он мне, но посмотрел при этом на Громова. — Вот давление резко и упало…
— Сон, покой, ну, еще можно пятьдесят грамм… — мечтательно закончил доктор. По тому, как он это сказал, было видно, что он человек пьющий, а ему эти пятьдесят грамм нельзя — дежурство только началось, и неизвестно, что впереди, а на пятидесяти граммах Андрей Андреевич никогда не останавливается…
Проводив врача, Гр-р вернулся, полный решимости стоять на страже моего покоя:
— Я переночую у себя… А ты как следует выспишься…
Еще чего… Переночует он у себя… Как бы не так…
— Лучшее лекарство от гипотонии — двигательная активность.
— Да? А я не слышал, чтобы доктор об этом говорил…
— Он ГОВОРИЛ…
— Я ему позвоню и спрошу…
— Конечно, позвонишь, только чуть позже.
— А сейчас что?
— А сейчас — сюрприз!
Гр-р не разрешил мне встать и сам принес на диван папку с рисунками, газету и футляр. Я сказала, что все это нашла в стене по наводке Морковки.
— Ну вот, теперь я знаю, когда у тебя день рождения, — сказал Громов, глядя на газету.
— А то ты не знал… Ты это знал, даже когда еще меня не видел… Подумай лучше, почему эта газета у Луизы оказалась?
Ни одна из версий, предложенных Громовым, не показалась мне правдоподобной, и мы перешли к рисункам. Гр-р опять молчал — как тогда в галерее. Еще бы: рисунки, сделанные в 1909 году, изображали не только предметы, появившиеся сто лет спустя после того, как их изобразили, но и конкретную его, Громова, современницу — то есть меня (правда, в виде шаржа), в данный момент намеренно принимающую томные и завлекательные позы, чтобы склонить его к двигательной активности.
— Ты помнишь, я тебе рассказывала, что у Анны были не только серьги, но и брошь? — Я открыла футляр.
— Ого! — только и смог сказать Гр-р.
— А что, по-твоему, там еще могло быть? — спросила я, тыча пальцем в третье, свободное, гнездо.
— Сдается мне, видел я это украшение — на фотографии, на одной из Шпинделевых родственниц. Вовка говорил, это его прабабка была. А ты вытащила другую ее фотографию и сказала, что это Полина.
— Как же это может быть? Полина — сестра Анны… Как она может быть прабабкой Вовки Шпинделя?
— Как… Вышла замуж за прадедку…
— Полина вышла за Антона? Да он клялся, что не женится на Полине никогда… Я сама слышала!
— Ну, видно, у них, у Шпинделей, предательство передается по наследству… Так вот… Я видел фото, где эта Полина была с похожим украшением — только в виде кулона, а внизу еще одна часть — огромный какой-то камень, как капля…
Я перевернула брошь — на тыльной стороне, ближе к краям, были крючки, за которые брошь и подвешивали к цепочке, превращая в кулон.
Потом мы отправились на кухню — ужинать. Я убедила Гр-р, что мне надо поесть. Но поесть, конечно, надо было самому Громову.
Мы долго разговаривали — обо всем и ни о чем… Морковка как всегда сидела на плече у Громова и что-то по-кошачьи нашептывала ему в ухо.
— Ну, девочки, я пошел, отдыхайте… — сказал Громов, посмотрев на циферблат кухонных часов.
Ага, щас… Я только на миг представила, что одна в постели, как передо мной тут же замаячил многоликий призрак. Нет, без Громова меня одолеют кошмары…
— Гр-р, а вдруг мне снова станет плохо? Ты возьми на всякий случай ключи — и вообще у тебя должны быть мои ключи — мало ли… И телефон поближе положи, где-нибудь возле изголовья… Вдруг я позвоню — чтобы ты услышал… И спи одетый… Вдруг мне будет так плохо, что тебе придется бежать, — ну, чтобы время на одевание не тратить… Хотя… ты и сам видел, я даже позвонить тебе не могла…
И куда же пойдет после таких слов порядочный мужчина, который понимает, что только он один и может помочь женщине, случись что? Никуда… ну разве что в душ…
— А теперь проверим, как подействует на меня двигательная активность…
…И Гр-р пришлось признать, что двигательная активность действует на меня исключительно положительно.
Я заснула только под утро, приняв решение срочно уехать, можно даже сказать — сбежать из Энска —
