нибудь в этом роде. Но она его выслушает. Она никому не позволит обвинять себя в трусости!
А потом тихонько улизнет с вечеринки, поедет домой и снова попытается изгнать его из сердца и из своей жизни. И, надо надеяться, эта попытка окажется более удачной, чем предыдущие!
Патриция понимала, что ее появление вместе с бабкой было весьма впечатляющим. Семейство и прислуга — Макдермонты и Молли — уже расселись с выжидательным видом. Шелл стоял у окна, спиной к меркнувшему вечернему свету, так что Пат не могла бы разглядеть его лица, даже если бы и хотела. Впрочем, она и не стремилась его рассматривать.
Трэйси расположилась в резном кресле с высокой спинкой, подозрительно смахивавшем на трон, и царственным жестом отказалась от предложенного Молли кофе. Пат встала у двери, готовясь в первый же подходящий момент потихоньку улизнуть. Она с ужасом сознавала, что взгляд Шелла устремлен на ее лицо, однако сама старательно отводила взгляд.
Если он хочет поговорить с ней, пусть подойдет сам, а не наоборот. У Пат не было склонности к мазохизму, и она вовсе не стремилась напрашиваться на сердечную боль, тем более, что сейчас это была бы такая боль, которую она вряд ли сможет одолеть.
Ее бабка начала что-то говорить, но Пат не слушала: ее сердце выбивало бешеную дробь. Наконец, сквозь этот стук до нее донеслось имя Шелла.
— Много лет назад отец Шелла Грэммера помог моему мужу учредить все наши трастовые фонды, и теперь Шелл любезно согласился распутать всю эту сложную систему. На мое решение повлияли две вещи, — говорила Трэйси. — Сначала чуть не погибла Дана, она наверняка утонула бы, не прыгни мой будущей зять в озеро, чтобы ее вытащить. А потом эта авария, в которой Мара могла разбиться насмерть или остаться калекой на всю жизнь. Только тогда я поняла, как много значат для меня эти двое. И для меня впервые в жизни потеряла значение эта игра, где я дергала за ниточки, заставляя людей плясать под мою дудку, а сама с любопытством наблюдала за ними...
Трэйси Уилл замолчала. Никто не произнес ни слова. Пат по-прежнему чувствовала на себе взгляд Шелла. От этого пристального немигающего взгляда, казалось, вибрировал даже воздух. Девушке отчаянно хотелось удрать, но она почему-то была не в силах сдвинуться с места. Придется все-таки потерпеть и дождаться, пока он подойдет и скажет то, что собирался сообщить.
— Так вот... — Трэйси обвела взглядом лица своих близких, останавливаясь на каждом по очереди. — Вилла и земля будут проданы. Все фамильные активы — ликвидированы. Нора и Марк, — она улыбнулась Макдермонтам, — и ты, моя дорогая Молли, получите то, что вам причитается, и станете жить ни в чем не нуждаясь, не дожидаясь моей кончины, когда будет зачитано завещание. Все остальное я делю на четыре равные доли.
Среди прислуги пробежал возбужденный шепоток. Все они были уже немолодыми людьми, верой и правдой служили старой даме и заслужили хорошую пенсию и спокойную старость. Пат с трудом верилось, что ее бабка готова выпустить из рук свою власть. Ведь она так долго и так крепко держала все в своих руках!..
По-видимому, эти мысли родились в голове Трэйси еще в тот день, когда она звонила, чтобы сообщить Патриции о несчастье, происшедшем с матерью. В тот день бабушка настояла на том, чтобы встретиться с Шеллом и поговорить.
— Мы с Марой решили попутешествовать, — к полному изумлению Пат, объявила Трэйси. — Как только найдем место, где нам понравится, там и поселимся. — И, обернувшись к все еще не пришедшей в себя от потрясения Дане, она прибавила: — Вы с Джеффри можете распоряжаться своей долей по своему усмотрению, дорогая. Но мне известно из достоверных источников, что старый дом Джилласов — тот, что с садовым хозяйством — скоро будет выставлен на аукцион...
Пат незаметно выскользнула из комнаты. Среди всеобщего ликования, когда все радовались и строили планы на будущее, ее отсутствие вряд ли будет замечено. Сначала она искренне намеревалась остаться и выслушать все, что хотел сказать ей Шелл, но теперь поняла, что просто не в силах этого вынести. Ну и пусть теперь ее считают трусихой, она ничем здесь помочь не может. Слишком мало времени прошло с того дня, когда она призналась Шеллу в своих чувствах, сказала, что любит его, а в ответ получила лишь боль и унижение, когда он вышвырнул ее вон.
Спотыкаясь девушка брела через холл, глаза ее застилали слезы, в горле стоял мучительный комок. Пусть ее назовут трусихой, но сейчас даже находиться с ним в одной комнате было выше ее сил, не говоря уже о разговоре наедине. Да и выйти из этой скорее всего язвительной беседы, сохранив хоть какие-то остатки достоинства, ей все равно вряд ли удастся.
— Пат, постой!..
Его рука словно железными тисками стиснула локоть девушки. Патриция в панике огляделась. Вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь звуком ее прерывистого дыхания да бешеным стуком сердца. Еще несколько минут — и начнут прибывать гости, тогда ее путь к отступлению будет отрезан.
Патриция сделала попытку вырвать руку.
— Пожалуйста, отпусти меня, — взмолилась она. — Я уезжаю. Поговорим как-нибудь в другой раз. Или, еще лучше, ты можешь сообщить мне все, что хочешь, в письменной форме.
— Мы поговорим сейчас.
На нем был надет легкий светло-серый пиджак поверх черной шелковой рубашки. От него так и веяло грозной мужской силой, и сердце девушки затрепетало.
— Но только не здесь, — продолжил Шелл, направляясь к двери, и Пат, чей локоть был по-прежнему зажат в его руке, беспомощно засеменила следом. — Мы уезжаем. И прежде чем ты начнешь возражать, могу тебе сообщить, что ты поедешь со мной. От меня ты не убежишь.
Он пристально разглядывал Пат, которая поспешно отвернулась, чтобы Шелл не успел прочитать желания, вспыхнувшего в ее глазах. Желания, чтобы ее поцеловали. Однако при этом стремительном движении слезы, копившиеся под ее веками, выплеснулись и двумя струйками побежали по щекам.
— Не надо, Пат, — пробормотал Шелл и, подхватив ее на руки, понес во двор.
Там он усадил ее на пассажирское сидение своего «гранд-чероки», видимо, нарочно припаркованного вплотную к ее автомобилю, так, что ускользнуть незаметно она все равно бы не смогла. Прежде чем девушка успела прийти в себя и выскочить из машины, Шелл уже уселся на водительское сидение. Повернувшись, он подушечками больших пальцев вытер влагу с ее лица. Его прикосновение парализовало девушку. Он словно заворожил ее, своими чарами лишив и воли, и способности здраво рассуждать. Да и вообще он, похоже, без труда мог превратить ее в свою рабыню.
Вот уж никогда бы не подумала, что у нее есть склонность к самоуничижению! Просто какое-то безумие!
Пат хотела отвернуться, но, прежде чем смогла выйти из транса, Шелл завел машину.
— Что ты делаешь? — слабым голосом, похожим на стон, спросила девушка, сама себя не узнавая.
— Собираюсь отвезти тебя туда, где мы сможем побыть наедине. Пристегивай ремень.
Пат повиновалась, но лишь затем, чтобы не дать это сделать ему самому. За поворотом показался охотничий домик, и девушка выдавила:
— Остановись у дома. Здесь нас не потревожат — раньше полуночи никто не вернется.
Однако Шелл продолжал ехать вперед, словно не слыша, и, собрав все остатки гордости и мужества, Патриция сердито заявила:
— Послушай, я знаю, у тебя есть много поводов на меня злиться, но тебе не кажется, что это уже несколько чересчур?
Сидеть с ним так близко в закрытой машине — это действительно было для нее чересчур. Гормоны взыграли не на шутку, еще немного этой вынужденной близости — и она начнет снова делать глупости, вроде той, когда приползла к нему и стала объясняться в любви, одного этого ей хватит на всю жизнь.
— Слушай, почему бы тебе не остановиться прямо здесь? Выложил бы все, что у тебя накипело, да и отправлялся бы своей дорогой.
— Я и иду своей дорогой, любовь моя. И ты — со мной. Нам надо о многом поговорить. Мама сидит с Мэри в Бостоне, а в Конкордских ключах как раз закончился ремонт, и все рабочие уехали. Там, правда, с мебелью пока не очень — всего-навсего кровать и два стула...
— Если я не ошибаюсь, ты предлагаешь...
