— Ты, кроме выпивки, купил что-нибудь к ужину?
— Нет, приятель. Помнится, ты говорил мне про какой-то ресторанчик под названием «Бакко». По- моему, ты не прочь вывести нас с Кэти в люди и доказать ей, что ты не дегенерат. Угости ее хорошим ужином, да и меня заодно.
— О'кей, — согласился я. — Только приму душ.
— Посмотри-ка, Кэт, — заметил Хоук. — Он у нас чистюля.
«Бакко» располагался на втором этаже старинного монреальского здания недалеко от Виктория-сквер. Кухня считалась французской, и здесь подавали лучшие во всей Канаде паштеты, из тех, что я пробовал. Кроме того, «Бакко» славился прекрасным французским хлебом и, конечно же, элем «Лабатт-50». Хоук и я прекрасно провели время. Мне подумалось, что для Кэти такого понятия не существует. И не существовало. Когда мы ужинали, она была вялой и вежливо тихой. Она купила простые брюки с жилетом и длинным жакетом, ее прямые волосы были аккуратно причесаны, и 'на хорошо выглядела.
Старый Монреаль как бы встряхнулся и ожил с Олимпиадой. На площади на открытом воздухе шли концерты. Молодежь пила пиво и вино, курила и наслаждалась рок-музыкой.
Мы уселись во взятую напрокат машину и отправились в наше временное жилище. Хоук и Кэт поднялись в комнату, которая стала их общей спальней. Я посидел еще немного внизу, допил пиво и посмотрел вечерние соревнования по борьбе и тяжелой атлетике. В чужом доме, в одиночестве, перед стареньким телевизором с нелепым экраном.
В девять я отправился спать. Один. Я не выспался предыдущей ночью и чувствовал усталость. Ведь я уже человек средних лет. Не мальчик. Я чувствовал, как я одинок. И свое одиночество я ощущал до девяти пятнадцати.
Глава 26
На олимпийский стадион мы поехали на метро. Раньше об этом виде транспорта я думал много хуже. Если то, чем я иногда пользовался в Бостоне, и называлось метро, то в Монреале это было совсем другое. Станции сияли безупречной чистотой, в поездах было тихо, сервис — выше всяких похвал. Хоук и я образовали некое пространство, куда с трудом проскользнула Кэти. Людей набилось множество. Мы пересели на Берри-Монтини и вышли у Вийо.
Будучи умудренным жизненным опытом, хладнокровным, ничему не удивляющимся, вполне сформировавшимся человеком, я не был поражен огромным комплексом, выросшим вокруг Олимпийского стадиона. Так же, как не был поражен настоящими, разворачивающимися вокруг меня действиями реальной Олимпиады. Чувство волнения, которое росло внутри меня, я скорее отнес бы к чувству охотника, приближающегося к добыче. Прямо перед нами раскинулись павильоны с едой и разнообразными товарами. За ними располагался спортивный центр «Мезонев», по правую руку — арена имени Мориса Ричарда, слева — велодром, а еще дальше вырисовывался, наподобие Колизея, серый, не вполне законченный монументальный стадион. От него исходило настроение всеобщей бодрости. Мы начали подниматься к стадиону по широкой извивающейся дороге. Я втянул живот.
— Кэти как-то заметила, что Закари просто костолом, — сказал Хоук.
— Он что, такой здоровый?
Хоук обратился к Кэти с моим же вопросом.
— Очень крупный, — подтвердила она.
— Больше меня, — уточнил я, — или больше Хоука?
— Да, больше. Настоящий шкаф.
— Я вешу под девяносто килограммов, — заметил я. — А он тогда сколько может весить?
— Килограммов сто двадцать. Я слышала, как он говорил об этом Паулю.
Я взглянул на Хоука:
— Слышал? Сто двадцать.
— Но у него рост всего два метра, — напомнил Хоук.
— Тогда он твой, — размышлял я.
— Возможно, он ничей, — ответил Хоук.
— Он толстый, Кэти? — с надеждой спросил я.
— Нет, не очень. Когда-то был тяжелоатлетом.
— Мы с Хоуком тоже баловались штангой.
— Нет, я имею в виду, что он был настоящим штангистом, чемпионом чего-то там, как русские.
— Он что, и выглядит, как эти русские?
— Да, вроде того. Пауль и Закари любили смотреть их по телевизору. Такой жир, как у них, обозначает силу.
— Тогда его легко заметить.
— Здесь сложнее, чем в других местах, — высказался Хоук.
— Надо быть осторожным и не схватить случайно Алексеева или еще кого-нибудь.
— Эта туша тоже намеревается освободить Африку?
— Конечно... Уж он-то ненавидит черных больше, чем кто бы то ни было.
— Замечательно, — сказал я. — У тебя есть о чем с ним поспорить, Хоук.
