— Часто этим занимаетесь?
— Да. Когда у меня бывает подобный настрой. А он у меня бывал таким очень часто за последние несколько лет.
— Обычно вам это больше нравится, чем со стариной Эдди?
— Конечно, я... о черт, не знаю. Иногда бывает очень приятно в процессе, потом меня мучит чувство вины. Наверное, не могу забыть те годы воспитания, когда мне говорили, что хорошие девочки не занимаются подобными вещами.
— Один парень говорил мне, что вы всегда тянулись к крупным спортивным молодцам. Мышцы и молодость.
— Имеете в виду себя. Вы не настолько молоды.
— Мне бы хотелось оказаться с вами в постели. Выглядите вы просто превосходно. Но я по-прежнему говорю о вас.
— Извините. Получилось слишком кокетливо, а я пытаюсь изменить свою жизнь. Иногда бывает трудно, после того как долгое время притворяешься абсолютно другим человеком. Кокетство оставалось единственной надежной основой отношений между мужчиной и женщиной большую часть моей жизни.
— Знаю. Но был ли действительно прав тот парень, когда говорил, что вас привлекают обезьяны?
Она замолчала. Мимо проехал старый «плимут» с опущенным верхом и громко включенной музыкой. Прежде чем стих звук, мне удалось услышать фрагмент песни Роберты Флэк.
— Наверное, прав. Никогда специально не думала об этом, но мне кажется, что я хотела найти парня, который был бы крупным, молодым и сильным. Скорее всего надеюсь помолодеть.
— И приятно без лишних сложностей перепихнуться?
— Да.
— Но не с тем, кто хочет просто трахнуться и отвалиться.
Она нахмурилась:
— Не придирайтесь к мелочам. Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.
— Нет, не понимаю. Мне кажется, вы и сами не понимаете, что хотите сказать. Мне не хотелось бы резонерствовать. Я хочу понять, что творится в вашей голове. Кажется, там все так же ясно, как в гнезде кобылы.
— Что такое гнездо кобылы?
— Нечто запутанное.
— Нет, у меня нет никакого гнезда. Я знаю, чего я хочу и чего не хочу.
— Да? И чего же?
— Что значит «чего же»?
— Чего вы хотите, чего не хотите.
— О! — На ее глазах проступили слезы. — Не знаю. Черт возьми, оставьте меня в покое. Откуда я знаю, чего именно мне хочется! Мне хочется, чтобы вы оставили меня в покое!
Слезы текли уже по щекам, голос стал глухим. На другой стороне моста о чем-то оживленно советовались Джейн и Роуз. У меня было такое ощущение, что Джейн сорвется с поводка в любое мгновение. Я достал одну из своих карточек.
— Возьмите. Если понадоблюсь, позвоните. Деньги есть?
Она покачала головой. Я достал из бумажника десять десятидолларовых бумажек, переданных мне ее мужем, и отдал ей. Без них бумажник стал довольно тощим.
— Я не скажу ему, где вы находитесь, — сказал я и зашагал по мосту, потом по склону холма, направляясь к стоящей за музеем машине.
9
У Харви Шепарда под правым глазом был лиловый синяк, который, вероятно, причинял ему боль, когда он хмурился. Но он все равно хмурился.
— Черт подери, — сказал он, — я выложил за эту информацию пятьсот долларов, а теперь ты сидишь здесь и заявляешь, что не передашь ее мне. Что за дела?
— Я могу вернуть аванс, если хочешь, но не скажу, где она. С ней все в порядке, она уехала по собственной воле. Мне показалось, что она несчастна, не может разобраться с собственными мыслями, но в остальном — в полном порядке и безопасности.
— Почему я должен верить, что ты видел ее? Быть может, ты хочешь опустить меня на пять бумажек и издержки, а сам и не приступал к ее поискам?
— Потому что я предложил тебе вернуть деньги.
— Предлагают многие, но попробуй их получить!
— Она была одета в синюю бобочку, белые шорты, белые теннисные туфли «Треторн». Узнаешь одежду?
Он пожал плечами.
— Откуда синяк? — спросил я.
