Лето страха

домой. Зашла в дом, но Элис к тому времени уже была мертва. О Боже, Рассел, — Элис! О Боже!

И тут Эмбер окончательно сломалась — уткнулась лицом в ладони, и тут же по ее пальцам заструились слезы. В окно сочился дым от ее сигареты.

— Эмбер, о чем, черт побери, ты вообще говоришь? — спросил я.

— Ты помнишь Элис, так ведь?

— С какой стати я должен помнить Элис? Я никогда не встречался с Элис. За те два года, что мы прожили вместе, ты лишь дважды упомянула о ней. Ты сказала, что она единственная в мире женщина — красивее тебя.

Она снова посмотрела на меня — лицо бледное, по стеклам очков мечутся огни.

— Неужели я так сказала?

— Именно так.

— Боже, ну что я за мерзкая тварь! Она ведь была моей старшей сестрой, Расс! Моей единственной старшей сестрой.

Я молча ждал, пока Эмбер смотрела в окно. Она сняла очки, кулаком вытерла глаза, подавила рыдания и глубоко, протяжно, взволнованно вздохнула.

— Я знаю, Расс, ты был у меня. Мартин сказал мне. А сейчас сердишься. Это потому, что тебе пришлось оплакивать меня?

За те два года, что я прожил с Эмбер, ее попытки раскрыть причины моего гнева, как правило, не приводили ни к чему, лишь увеличивали мой гнев. Ее словно притягивали к себе мои яростные выходки, подобно тому, как громоотвод притягивает молнию. Впрочем, не так уж много времени понадобилось мне, чтобы понять: она просто наслаждается подобными сценами и буквально жаждет довести меня до точки кипения. Я понял, мой гнев — выставленный напоказ и необузданный — был для нее чем-то вроде награды: он являлся подтверждением ее власти надо мной. И лишь много позже, когда я уже познакомился с Изабеллой, я понял, что вся эта моя ярость чаше всего оказывалась лишь безответным воплем моего истосковавшегося по любви сердца.

Изабелла разряжала меня, не допуская взрыва, действуя в четко очерченных рамках и обращаясь со мной с такой осторожностью, с какой бригада саперов обращается со смертоносной бомбой-самоделкой. Я не стал бы даже пытаться описать чувство, вспыхивающее во мне в тот момент, когда мой гнев сталкивается с человеческим пониманием. Могу только сказать, что Изабелла словно в себя вбирала все самые ожесточенные и неконтролируемые вспышки моего гнева, гением своего сердца превращая их в простое горение любви. Как же много времени прошло с тех пор, когда я в последний раз в присутствии посторонних позволил себе подобную вольность.

Но сейчас все мои отрицательные эмоции вернулись вновь — необузданные, рычащие — и закружились в машине вокруг меня подобно призракам. Я потянулся к окну — раскрыть его еще ниже, чтобы выпустить их наружу, но оно и так было уже полностью открыто. Тогда я врубил на полную мощность вентилятор. Не хотел я снова поддаваться на эту приманку.

— Скорее потому, что это оплакивание оказалось явно преждевременным, — сказал я.

— Не чувствуешь ли ты себя обманутым? Пожалуй, так оно и есть. Ты в самом деле стал бы счастливее, если бы я умерла? Можешь признаться мне в этом, Расс. Боже, ну что ты за порочный, мелкий человек!

Я оставил без внимания ее провокацию. Изо всех сил я старался придерживаться избранной линии поведения.

— И когда ты ожидала приезда Элис?

— Надо же, каким терпеливым ты стал! Могли бы мы использовать это твое качество в период нашей жизни с тобой?

— Когда ты ожидала приезда Элис?

— Сначала пятого. Но третьего она позвонила и сказала, что приехала в Лагуну на два дня раньше. Как я тебе уже сообщила, я в это время была уже в Беверли-Хиллз. Поэтому я позвонила ей в отель, где она остановилась, с приглашением — ехать прямо ко мне и устраиваться как дома. А меня ждать на следующий день. Служанка в это время уже неделю отдыхала у своей семьи в Сан-Диего, поэтому, естественно, не смогла подготовить комнату для Элис. Я и предложила ей лечь в моей спальне. Мне действительно хотелось, чтобы она почувствовала себя совсем как дома. Мы с ней как раз собирались начать... мы пытались... ну, во всяком случае, я... очень хотела наладить с ней отношения. Эти отношения были крайне важны для меня... могли явиться чем-то вроде частички моего нового, что ли, естества. Боже, как же омерзительно пошло это звучит!

Эмбер шмыгнула носом и провела кулаком сначала под одним глазом, потом под другим.

'Новое естество Эмбер', — подумал я. Весь мой гнев мгновенно улетучился, выскользнул из машины подобно струйке дыма. Я как раз огибал мыс Дана.

Гавань поросла тысячами яхтовых мачт; темная вода сияла клиньями огней, которые то вспыхивали на волнах, то гасли.

— Но в Санта-Барбаре я наслаждалась общением с моим другом, спохватилась довольно поздно и выехала только в одиннадцать часов. А когда добралась до дома, ее не было. Чемоданы стояли, а рядом с кроватью лежал новый половик. Под ним я обнаружила какое-то пятно, а стены оказались покрашенными. В моем кабинете кто-то свалил на пол настольную лампу и несколько журналов. Сердце мое скакало как сумасшедшее. Единственное, что я смогла придумать, так это позвонить тому, кому я полностью доверяла, тому, кто мог разобраться в таких... в подобных вещах.

— Марти, — сказал я. Это объясняло внезапную перемену в его поведении: в доме Виннов он был совсем другим, чем накануне.

— Да.

— И ему, когда ты позвонила, понадобилось много времени, чтобы поверить в то, что это действительно ты.

Поначалу он и не поверил! Он настаивал на том, чтобы ты встретилась с ним сразу, в ту же ночь, точнее уже утром, — неважно. С пьяным или трезвым.

Эмбер слегка затянулась, причем сделала это с таким неприкрытым отвращением, что я удивился — как удивлялся и раньше, — зачем она вообще курит. Как же это было похоже на Эмбер — уметь флиртовать с пагубным влечением к табаку и никогда на самом деле не пристраститься к нему. По нашей общей жизни я знал: она не притрагивалась к сигаретам по нескольку дней.

— Никогда я еще не видела Мартина таким подавленным, — сказала она. — Никогда. А ведь он, бедняга, был целый год моим мужем. Он сказал мне, что Элис убита и что судя по всему кто-то заново покрасил... мою комнату.

Эмбер снова пыхнула сигаретой, пристально оглядывая водную гладь.

Ветер пробивался сквозь ее платиново-белокурый парик, а лицо, в густо-фиолетовых отблесках уличных фонарей, походило на маску покойника, только что подготовленного к погребению.

Перед моим взором за мгновение прошли все смерти минувших дней. Фернандезы. Эллисоны. Винны. Их очаровательные близнецы — Джейкоб и Джастин. И наконец сестра Эмбер — Элис Фульц. И тут же я, почти воочию, увидел раковые клетки, бесконтрольно разрастающиеся в мозгу моей Изабеллы, — крохотные, черные, звездообразные поганцы, запрограммированные на бесконечное воспроизведение самих себя, нацеленные не на что иное, как на скорейшее уничтожение собственного хозяина. В одно мгновение я увидел и чудовищных грифов, с устрашающей легкостью кружащих над нашим с Изабеллой домом. Я увидел Черную Смерть, восседающего на телефонном столбе, — лениво-самодовольного, терпеливого, вонючего.

Машина свернула с узкого шоссе.

Я закурил и глотнул из фляжки, стараясь загнать поглубже в себя свои видения — со всем усердием молодого американского переселенца, загонявшего пулю в ствол своего мушкета.

— Ты пахнешь как-то смешно, — сказала Эмбер довольно дружелюбным тоном.

— Мне лично все это не кажется смешным. Ну и что было после того, как Марти рассказал тебе о том, что видел?

— Я смогла сосредоточиться только на одной-единственной идее, потому что Мартин повторял снова и снова одно и то же: «Кто бы ни убил Элис, он пытался убить тебя!» Меня охватил