понимаешь? Это вместо меня — ты… Она говорила: «Даже если все знаешь заранее, ничего нельзя изменить». Но иногда — можно. Понимаешь, иногда — можно…
Дышать было больно. Марго чувствовала, как воздух царапает обожженное горло Анджея, комком репейника ворочается в груди. Как горит обожженная кожа — будто огонь еще пылает, изнутри и снаружи, скручивая тонкую кожу в шипящий от боли пепел. Как подламываются слабые, непослушные ноги. Анджей должен был уже умереть от этой боли. Только смерть, разделенная на двоих — уже не смерть. Тяжесть, придавливающая к земле. Боль, раздирающая горло. Дыхание, похожее на огонь. Но не смерть. То, что можно выдержать. Трудно — но можно.
…Иногда — можно… Вырваться из заколдованной обреченности своих снов. Обогнать небо. Обогнать замешкавшуюся судьбу. Иногда — можно. Когда у тебя два сердца, два дыхания. Можно. Успеть.
А когда Марго совсем устала и покачнулась от тяжести, пригибающей ее к земле, волк подставил свой загривок под дрожащую ладонь Анджея. И хрипло вдохнул — боль, сжигающую горло и легкие. Смерть, разделенная на троих, уже не смерть. Боль, разделенная на троих…
— Мы успеем. Нам только бы до леса… Там есть хижина. А потом я расскажу тебе про мою старуху. И про волка. Ты только не споткнись. Нам с тобой нельзя спотыкаться. Держись вот так. За мою руку. И за волка. Мы удержим.
Его глаза были до сих пор закрыты. Марго даже подумала, что он ослеп. Но на несколько мгновений глаза все-таки блеснули в узких просветах между покрасневших век с опаленными ресницами. И Марго не услышала — а почти догадалась, что он хотел сказать, с усилием шевельнув обожженными губами:
— Дорога. Эта.
Марго поняла.
— Да, — ответила она. — Я помню.
Ее замерзшие пальцы отогревались в его уютной ладони. Вот так бы идти и идти… Чтобы дорога никогда не кончалась. И пусть эта дорога страшная и черная, и липнет к ногам, и тянет в себя, как болотная топь; и пусть эти тяжелые взгляды в спину, и ожидание ударов, и камни, до поры до времени зажатые в кулаках — ожидающие-Ожидающие — неверного шага, падения, страха. Пусть. Потому что его рука удержит ее, если она устанет и споткнется. Сильная, не по возрасту большая рука нескладного мальчишки — озябшую ладошку девочки в платье, похожем на облако.
— Вот так. Еще шаг. Мы успеем… Успеем…
После-сложие
— Они успели? Успели?
Ритка открыла глаза. Небо летело над ней — высокое, жемчужно-розовое. Торопилось к рассвету, алым цветком раскрывалось на востоке. Небо. Высоко. И так близко, что его можно потрогать.
…В бесцветный час между умирающей ночью и еще не рожденным утром… Когда небо, роняя пушистые клочья влажного тумана, так близко нагибается к земле, что его можно потрогать… Когда приснившиеся сны еще не потеряли свой цвет и реальность, и кажется, что их тоже можно потрогать — как небо…
Потрогать и пережить заново — как будто именно они и есть твоя настоящая жизнь… А то, что раньше казалось жизнью, на самом деле — сон, который забудется еще до полудня… И его так легко забыть, и так легко поверить в то, что ничего не снилось…
Огонь.
Отражается в пустых глазах угрюмых, неподвижно стоящих вокруг людей. Вспыхивает короной на волосах женщины, бьющейся за окном. Обгладывает дочерна стены кузницы. Вцепляется в руки, рвущие засов на двери.
Воет раненым зверем, вгрызается в хрупкие кости балок, плюется горящими щепками, когда руки — такие слабые, маленькие руки — отнимают у него добычу. Из самой пасти вырывают почти уже мертвое человеческое тело. На этот раз — успевая. Успевая!
«Ты думаешь, я тебя оставлю? Я?! Тебя?!..»
Значит, можно изменить то, что должно было случиться… Значит, можно?..
Уголь.
Чернота под ногами. Прилипает, тянет в себя, задерживает шаг. Но девочка в шелковых туфельках и в платье, похожем на облако, все равно идет по этой дороге — скользкой и липкой. Шаг. Еще шаг. Ей страшно: неизвестное ждет ее впереди. В зыбком тумане. За поворотом. За углом необитаемого дома на краю деревни. Шаг. Еще шаг.
«Если очень долго идти… Если у тебя хватит сил, мужества и терпения… Ты можешь когда-нибудь найти — свое место и свое время».
Дым.
Жесткая шерсть под ладонью — зарыться пальцами. Тепло. Глаза с золотистыми искорками. Небо, в котором можно летать. Небо — или пропасть, которая скалится у самых ног? Нам с тобой нельзя спотыкаться. Нам с тобой…
Ночь скользит над плечом черной птицей, косит лунным глазом. Земля упруго толкается в подушечки сильных лап, запахи переплетаются цветными узорами. Волчья тень летит рядом — шаг в шаг. Одно сердце, одно дыхание, одна на двоих жизнь.
Рука, протянутая через камни, крики и боль. Надежная, крепкая, на нее можно опереться, когда начинаешь скользить и спотыкаться на черной дороге. И пусть тогда взгляды в спину — как удары камней. И пусть неизвестность впереди. Потому что смерть, разделенная на двоих — уже не смерть…
Ритка задохнулась. Перевела дыхание. Растерянно посмотрела на свои дрожащие пальцы, сжавшиеся в кулак. Как будто… ухватившие небо? Или грозящие ему?
Озираясь и недоумевая, как она сюда попала (пустырь? утро?), Ритка поднялась на ноги. Подхватила заскользивший с плеч плащ. Тускло-серый, похожий на драную половую тряпку. Черный, он же был совершенно черный… Шелковый, сияющий. Как волосы женщины, наклонившейся вчера над плачущей Риткой. «Мне приснился сон?»
Щенок заворчал, выбираясь из-под упавшего на землю плаща. Обнюхал Риткину лодыжку, пощекотал кожу горячим дыханием.
— Привет, — Ритка присела на корточки, погладила лобастую голову щенка. Нахмурила брови, припоминая. Сон? И позвала щенка — его новым именем. Карие глаза внимательно посмотрели на Ритку. Улыбнулись.
— Ты тоже… ты тоже видел этот… сон, да? А ее? Ты видел ее? Она ведь мне не приснилась? И… это ведь был не сон, да?
Щенок лизнул Риткину ладонь. Язык у него был горячий и шершавый.
— Я не спросила у нее… Они успели? Тогда, с Анджеем, они успели? Да? Ведь иногда можно успеть… Иногда…
Ритка вскочила. Отбросила плащ.
— Скорее! — крикнула щенку, обернувшись уже на бегу.
Иногда — можно успеть… Обогнать небо. Обогнать замешкавшуюся судьбу. Иногда — можно. Потому что смерть, разделенная на двоих — уже не смерть…
Выбираясь на дорогу, Ритка споткнулась, едва не упала. Щенок тявкнул, подтолкнул носом ее ладонь.
