померкли с последним лучом обрушенного в горный провал светила. Зябким шелестом крапивы и лопухов встрепенулся оживший ветер. Зашуршало, завыло в аркадах на басовитой тоскливой струне, ожило в невидимых глазу пустотах ворчливое барабанное эхо. И зацарапал песок по брусчатке, и затрещали кусты, осыпаясь колючими семенами.
Стараясь не смотреть на летучих мышей, стремительно чертивших холодеющий воздух, Людмила Георгиевна кинулась к пролому в стене. Больше всего на свете она боялась остаться в этом прибежище ночных призраков. Шарахнувшись от зловещего просверка сигаретной фольги, она больно подвернула ногу и вдруг заплакала, преисполнясь жалостью к себе, смутным раскаянием и обидой.
И тут же смолкла, подавившись испуганным всхлипом, когда заметила, как обозначились скуповатым лоском какие-то фигуры в кромешном мраке грота.
Только теперь Людмила по-настоящему поняла, что значит ужас. Пережитый недавно испуг, который она все же сумела преодолеть, не шел ни в какое сравнение с внезапно закрутившим ее гальваническим смерчем. Увидев на лбу ближайшего к ней великана широко распахнутый циклопий глаз, блеснувший сумрачной глубиной, она почувствовала, что у нее заживо вырывают сердце. Где-то на последней грани сознания услышала краткий обмен фразами и, ничего не поняв, догадалась: 'Немцы!'
- Also, mach's gut.
- Nur die Ruhe kann es machen!*
_______________
* - Ну, все в порядке.
- Прежде всего спокойствие! (нем.)
Возможно, она и закричала, но скорее всего просто осела со стоном на раздавшуюся под ней землю.
- Was gibt's!* - прозвучало сквозь ватное забытье испуганно-удивленно. И время для нее замерло.
_______________
* В чем дело?! (нем.)
- Pas du tout, - услышала, стремительно возвращаясь из эфирного трансгалактического полета. - Ничего, - утешали ее по-французски. - Сейчас для вас плохое есть кончено. - И больно тащили, внутренне протестующую, назад, на грешную землю.
- Ох, до чего же я перепугалась! - Людмила Георгиевна с тяжким вздохом разлепила глаза, но тут же зажмурилась от режущего света, хлеставшего с нависающих над ней касок. Ее все еще колотил озноб, и сердце сжимало незабытое: 'Немцы!' Но то непередаваемое, иррациональное, закрутившее в темные кольца, отлетело куда-то в сторону, хотя, как она смутно догадывалась, и недалеко.
- Кто вы? - Она с трудом приподнялась, опираясь на ушибленный локоть, и затенилась ладонью. Единственное, что удалось разглядеть в озаренной ореолом мгле, была белозубая улыбка и проблеск глазных белков.
- Мы мирные альпинисты, - ответом ей был нервный смешок. - Поэтому вам не надо бояться... Но вы, вы-то как попали сюда?
- Я? - Движением плеч она выразила желание встать, и две пары сильных рук помогли ей подняться. - Я просто пришла сюда оттуда, снизу.
- Пришла? Без всего? Без всякого снаряжения?!
- Ну да. - Людмила Георгиевна обрела способность улыбаться. - Залезла потихоньку... Ой! - Испуганно схватилась она за грудь. - Муж! Он же там с ума сойдет!
- Муж? - Альпинисты переглянулись. Теперь, когда глаза освоились со светом, она различала их рослые, ладно скроенные фигуры, рамные рюкзаки за плечами, объемистые мотки веревки.
- Мы приехали на машине. - Потеряв ориентировку, она нетерпеливо оглядывалась куда-то во тьму, где, как казалось, находился обрыв.
- Посмотри, - коротко бросил один другому, наверное, младшему. И тот бесшумно исчез в густых сумерках.
- Jawohl*, - доложил он, возвратившись вскоре, - светит фарами.
_______________
* Так точно (нем.).
- Ему нельзя подать какой-нибудь знак? - Она загорелась надеждой. - Я вас умоляю!
- Боюсь, что это будет несколько затруднительно, - рассудил тот, кого она посчитала за старшего. - Лучше мы попробуем вас спустить. Думаю, это не займет слишком много времени... Надеюсь, вы сумеете крепко держаться?
- Крепко-накрепко! - с готовностью пообещала Людмила Георгиевна. - Вы даже представить себе не можете, как я вам благодарна! - Она облегченно вздохнула. - Как же я испугалась!
- Но на всякий случай, - засмеялся второй, младший, - я все же привяжу вас к себе. Хорошо?
- Ах, делайте, что хотите, лишь бы скорее вниз!
- А вы откуда, мадам? Ведь вы не француженка? Нет?
- Я... Мы с мужем из Финляндии, - сказала она на всякий случай, как говорила и прежде в сомнительных обстоятельствах.
- О, Суоми! - обрадовался он. - Я был у вас зимой! Очень красиво.
- Да, очень, - незамедлительно согласилась она.
- Вы подождите немного. - Он успокоительно коснулся ее плеча. - Мы должны все как следует приготовить.
И они ушли готовиться к спуску, оставив ее в тревожном одиночестве.
Глава шестая
___________________________________
СЕМЬ ПЛАНИД
Предвещая устойчивость ясной погоды, над кирпичной трубой колыхалась вертикальная струйка дыма. Значит, Аглая Степановна находилась где-то поблизости. Но, как и в прошлый раз, дом казался заброшенным, невзирая на заново вставленное стекло и щедро политые грядки.
Затворив за собой калитку, Люсин не спеша прошел через сад, претерпевший какие-то неуловимые перемены. Что же могло измениться здесь, кроме прибранной клумбы под застекленным окном? Кроме пронизанного солнечной синевой неба и подсохшей земли? Неотчетливые приметы постигались скорее сердцем, чем глазом.
В буйной поросли диких трав, лишь слегка припорошенных ржавым налетом, явственно проглядывала осенняя одеревенелость. Признаки подступившего оцепенения, размытые прежде дождем, висели в воздухе, как паутинка. Даже в сонном жужжании пчел различалась грустная мелодия прощания. И белая бабочка, устало сложившая крылья, казалась готовым упасть лепестком.
Повинуясь неясному импульсу, Люсин свернул к парничку. Под влиянием настроения ему даже примерещились смутные очертания приткнувшегося в дальнем углу тела. Застоявшаяся под пропыленной пленкой духота пахнула жарким дыханием обильно унавоженной почвы. С подвешенных на леске коряг пристально и недобро глазели хищные неведомые цветки, по-паучьи раскинувшие сетку воздушных корней. Конечно же, кроме замшелой кладки и битых горшков, ничего там не было. Ни завороженный сон теплицы с ее восковыми лианами и папоротниками, ни разлитое в природе оцепенение не могли так угнетающе подействовать на Владимира Константиновича. Тончайшие локаторы определенно поймали какие-то тревожные излучения, но не донесли до сознания, растеряв среди посторонних помех. Он так и не сумел доискаться, что же это такое было, пока не истаяло зыбкое ощущение, оттесненное мысленным усилием в беспамятный мрак.
- На музыку записывать будешь? - спросила Аглая Степановна, когда Люсин поставил перед ней магнитофон.
- На музыку, - вяло улыбнулся он и вдруг с обезоруживающей, поразившей его самого искренностью попросил: - Помоги мне, Степановна, ладно?
- От же пристал, как банный лист, - незлобиво пожаловалась старуха. Навязался на мою голову, понимаешь... А чего я знаю? Чего видела?
Они сидели в кухне, где вкусно булькало на печи грибное варево и одуряюще пахли метелки, подвешенные к деревянной балке под потолком. Сидя спиной к окошку, Люсин мог видеть часть коридора в проеме двери, занавешенное марлей зеркало и жестяную иконку в углу, перед которой слезливо оплывала свеча.
- Постарайся, Степановна, может, чего и припомнишь... Ты когда уехала-то - утром?
- Дак уж говорила, с утра.
