— Никому он не молится. «Пусть победит моя лошадка при ставках пятьдесят к одному!» - вот и вся его молитва. — Мама вошла в кухню прямо в пальто. — Я к бабушке, вернусь через часок.
— Ладно, малыш.
Я вытерла миску и подала ее папе.
— А кому ты молишься?
Он посмотрел на меня как-то странно.
— Знаешь, доча, не так все просто – я и сам не очень понимаю, что происходит, но…
— Ладно, пап, я так просто спросила. Не парься.
Он улыбнулся – мой прежний папа.
— «Не парься» - ну и словечки. Ты где живешь, в Нью-Йорке, что ли?
Я кинула в него полотенцем.
— По крайней мере, я на земле живу, а не летаю где-то там, будто йог.
Я расставила руки, загудела и, как самолет, закружила по кухне.
Папа схватил меня и стал щекотать, пока я от смеха не повалилась на пол.
Когда в нашу дверь позвонили, мы с мамой только вернулись с фермерского рынка. Странная это была картина - ламы в Мэрихилле. Кришнаиты у нас появляются нередко - поют на улице, позвякивая бубенцами, и по субботам на Байерс-Роуд мимо библиотеки так просто не пройдешь – непременно к тебе пристанет какая-нибудь дама в розовом и будет внушать, что надо быть счастливым. Но теперь к нам пожаловали настоящие тибетские ламы, бритоголовые, в оранжевых одеждах. В субботу среди бела дня трое лам возникли у нас на пороге, а соседи так пялились на них, словно это были не люди, а животные о четырех ногах. Но ламы переполоха будто не замечали. Может, они просто привыкли. Или медитация так на людей влияет, что все им становится трын-трава.
Они поклонились, и стоявший посередине сказал:
— Здравствуйте. Здесь живет Джимми Маккенна?
Он говорил без ошибок, но акцент был незнакомый.
— Папы нет дома.
Человечек, улыбаясь, покивал головой.
— Он скоро придет, — объяснила я. — В магазин вышел.
Они и не думали уходить.
— Мы его подождем, — сказал средний.
— Тогда, может, зайдете в дом?
— Спасибо.
Они прошли за мной в гостиную.
— Присаживайтесь, — сказала я, указав на диван.
Мама была на кухне.
— Мама, там к папе пришли трое лам. Я им велела подождать в гостиной.
— Ламы? — Она чуть не уронила тарелку.
— Да, ламы – ну, как священники, только буддийские.
— Мы же тебе говорили не вступать в беседы с незнакомыми.
— Но ты сама учила, что надо быть гостеприимной. И это папины друзья.
— Где его носит… — Она выглянула в окно, потом опять обратилась ко мне. — Пойди, предложи им чаю.
Ламы сидели в гостиной на полу, скрестив ноги, закрыв глаза. Их предводитель открыл глаза и улыбнулся.
— Мама спрашивает, будете ли вы чай.
— Вы очень добры. Спасибо.
Стало слышно, как открылась входная дверь.
— Пап, иди сюда, — позвала я.
— Что случилось, доча? Ой…
Увидев лам, он вдруг изменился в лице – просиял, будто внутри у него лампочка зажглась. Затем опустился на колени и трижды поклонился каждому ламе по очереди. Что он говорил при этом, я не очень поняла – кажется, «Сэмми ринпоче», «Хэмми ринпоче» и «Элли ринпоче». Чудно. Сэмми, Хэмми, Элли - с такими именами только за сборную Шотландии играть. Потом я узнала, что «ринпоче» значит «святой», и это обращение такое, вроде как «отец» - обращение к священнику.
— Пойду, папуль, приготовлю чай, — сказала я и ушла.
Когда я вернулась, они о чем-то увлеченно беседовали. Папа меня даже не заметил, пока я не поставила поднос на столик прямо возле него.
— Энн Мари, спасибо. Послушай, доча, что творится! Не поверишь - они нашли нового ламу.
— Да ну! — Я понятия не имела, о чем шла речь.
— То есть преемника главного Ринпоче! Они его всему научат, когда Ринпоче уйдет в лучший мир.
— А, здорово.
— Его нашли в Кармунноке.
— Как это, Джимми - в Кармунноке?
В дверях появилась мама. Она стояла, скрестив руки, и голос у нее был такой чеканный, словно она училась на оратора. Она так общается с папой нечасто, и этот тон, как правило, действует на него безотказно. Но теперь он даже не заметил маминого ехидства.
— Да, малыш. Поразительно, правда?
— Да ну! Это ж просто невероятно.
— Они хотят, - продолжал папа, - чтобы я с ними поехал. Надо поговорить с его родными, сообщить им новость. Объяснить, что его заберут в ученье, когда он чуть подрастет. Научат песнопениям разным, молитвам. Ну, они хотят, чтобы кто-нибудь местный им все это объяснил.
— Джимми, вернись на землю с луны.
Опешив, папа взглянул на нее.
— Слушай, медитировать – изволь, я не против, и ламы твои, может, люди очень хорошие…
Она улыбнулась трем человечкам, и те просияли в ответ. Потом повернулась к папе – улыбка с лица исчезла.
— … Но если ты думаешь, что я буду молча смотреть, как шутом себя выставляешь – ты глубоко ошибаешься.
— Но, малыш…
— Джимми, опомнись, я тебя умоляю. Что люди-то подумают, когда ты явишься к ним в Кармуннок и сообщишь, что их мальчик - это новый Далай Лама? Скажи спасибо, если они только в полицию позвонят! А могут и бока намять.
— Да нет, понимаешь, это не Далай Лама, это преемник…
— Я понимаю только одно: ни в какой Кармуннок, Джимми, ты с ними не поедешь.
— Но, малыш…
Она вышла из комнаты.
А через пять секунд открыла дверь, ухватила меня за руку и потащила в прихожую.
— Энн Мари, езжай с ними.
— Что?
— Не спускай с него глаз.
— Думаешь, он поедет в Кармуннок?
— Конечно! Когда ему хватало ума не творить глупостей?
— А может, ты с ним поедешь?
— Как же — после всего, что я наболтала. Но не отпускать его одного с этой компанией. Его там убьют.
И в итоге я очутилась в кузове фургона на ворохе старых одеял возле Хэмми и Элли. Они сидели, скрестив ноги, и, будто спицами, щелкали бусами на четках. На каждом повороте или ухабе мы все
