места. Я развернулась и пошла на урок.
В субботу я пришла к Нише. Дома у нее никого не было, и мы посмотрели передачу про Мадонну в гостиной, а потом перебрались в комнату Ниши и порепетировали песни из «Иосифа». Чуть не умерли со смеху. Я раньше думала, что Ниша – страшная тихоня, она такая на людях почти всегда, но когда ты с ней один на один – это просто смех.
После того, как мы перепели все песни из «Иосифа», Ниша сказала:
— А может, попробуем что-нибудь из Мадонны?
— Давай «Into the Groove»? Моя любимая.
— Хочешь, споем под караоке?
— У вас есть караоке?
— В комнате у брата — он так подрабатывает, пока в колледже учится. Его все время приглашают на индийские свадьбы. И в клубы ди-джеем – вот это дело он любит. Камальджит зовет его Сикх Бой Слим .
— Обожаю караоке, но я пела только на вечеринках.
— Он нас убьет, если узнает, что мы трогали его технику. Но он домой через сто лет еще вернется.
В комнате ее брата было полно всяких электрических устройств – тут и там стояли колонки, валялись провода и диски, а на стенах - сплошь плакаты с полуголыми девицами.
— Закрой глаза. Я ему все время говорю, что он озабоченный. Мама даже сюда не заходит, чтобы прибраться - меня заставляет.
— А он что, сам не может?
— Я тебя умоляю, он же мужчина — даже не знает, как выглядит тряпка. Разобраться с какой-нибудь техникой навороченной для звукозаписи – это пожалуйста, но пылесос — это что-то для него запредельное.
— Точь-в-точь как мой папа.
Ниша включила караоке, и прогремело вступление.
— Лучше сделать потише, а то соседи начнут скандалить, и мама с горя полысеет. Ужас – лысая мама-сикх!
Она нашла песню, протянула мне микрофон, и я едва успела вступить - проговорила «You can dance», старательно изображая американский акцент. Потом мы обе запели, сначала не очень уверенно и не то, чтобы вместе, но потом разошлись, стали горланить вовсю и танцевать по комнате как две Мадонны. Умора чистейшей воды.
После той субботы, проведенной у Ниши дома, мы стали встречаться на переменках и везде ходить вместе. Иногда – в компании Шарлин и Розан, или с девчонками, которых Ниша знала с начальной школы. С Шарлин и Розан мне всегда было не по себе. Если мы заговаривали о спектакле, то Шарлин волновал только Кэйр Симпсон. И Ниша при них вела себя ужасно тихо — так же, как на уроках. А с ее друзьями я тоже не знала, о чем говорить. Они знакомы уже давно. А некоторые еще видятся в храме, поэтому они говорят либо о тех, кого я не знаю, либо о том, чего я не понимаю. Ниша, конечно, могла бы мне все объяснить, но при них расспрашивать не хотелось.
Когда мы со всеми прощались и оставались одни, мы обе выдыхали с облегчением. Мы никогда об этом не говорили, но, думаю, обе чувствовали одно и то же. В обеденный перерыв большинство ребят шли в буфет, кто-то - в закусочную на Грэйт Вестерн-Роуд, а мы уходили в парк, садились на скамейку и ели свои припасы. Идея была Нишина. Там было здорово, тихо, никаких тебе толп.
Осень выдалась очень теплой, но в ноябре порядком похолодало.
— Надо придумать, куда еще можно пойти. Так на улице мы долго не просидим, — сказала я. — Мои бутеры как ледышки.
— Послушай, Энн Мари, а давай ходить ко мне? Тут близко. Я всегда ходила, когда училась в начальной школе. Мама до сих пор меня пилит: мол, надо питаться горячим.
— А она будет не против того, что ты меня притащишь?
— Да я могу весь класс притащить – она только рада будет, что можно меня по-домашнему покормить. К тому же она все время жалуется, что готовить больше не для кого. Гарприта вечно нет дома, а Камальджит вообще уехала. Не, все будет нормально.
И, правда, у Ниши меня приняли тепло. Впрочем, «тепло» - не то слово: у них дома жарко, как в печке. С меня ручьями лился пот, а ее мама все спрашивала как я, не мерзну ли.
— У нас так всегда, — сказала Ниша. — Слыхала о глобальном потеплении? Оно у нас и началось. Наша мама потребляет до половины мировых запасов топлива за одно только утро.
И еда была отличная. Острая, но вовсе не такая, как в индийских ресторанах. Всегда прямо с плиты или из духовки. Так бывало здорово выбраться из школы в дождливый день, прийти к Нише, сесть вместе с ней на кухне за стол; ее мама кормила нас обедом, а из магнитофона или радио доносилась индийская музыка. Вот так же мы с Шарлин когда-то в детстве ходили обедать к моей бабушке – было так уютно, только на календарях у нее не храмы сикхов, а виды Донегала .
— Ниша, а маме твоей не трудно столько готовить?
— Не парься, это ей в радость. Ей лишь бы накормить кого-нибудь.
— Да, но столько готовить… Когда ты говорила про обед, я думала, ну, тарелка супа и чашечка чая.
— Тебе еда не нравится?
— Шутишь? Такая вкуснятина! Просто у мамы твоей из-за нас столько хлопот.
— Энн Мари, честное слово, ей это в радость. А если бы я приходила одна, она бы готовила ничуть не меньше, да еще в меня пыталась бы все запихнуть. Так что ты меня даже спасаешь.
— Ну, ладно.
Мы завернули за угол и направились к школьным воротам.
— Энн Мари, а что ты делаешь в пятницу?
В ту пятницу мы не учились - был семинар у преподавателей.
— Да вроде ничего. Мама с папой работают. А ты?
— Ничего. Потому и спросила. Гарприт будет в колледже – не хочешь прийти ко мне попеть под караоке?
— Класс, конечно хочу.
В гостиной у Ниши было полно семейных фотографий: свадьбы, дни рождения, выпускной ее сестры.
— Мама даже в магазин без фотика не ходит, — сказала Ниша.
— А у нас папа фотограф-любитель.
Тут я умолкла - было неловко ужасно. Об отце Ниша никогда не говорила. Посередине полки стояла большая фотография в рамке: мама Ниши — наверно, лет на пять моложе, — бородатый мужчина в тюрбане, какая-то девушка, худощавый мальчик и маленькая девочка. Приглядевшись, я поняла, что это Ниша: те же большие карие глаза, то же выражение лица - будто она еле держится, чтобы не прыснуть со смеху. Ниша взяла фотографию и передала мне.
— Это всего недели за две до его смерти. Сердце было больное.
Я не знала, что сказать.
— Мне очень жаль.
— Ладно, ничего. То есть, чего, конечно, но я уже пережила.
— Я даже не могу себе представить, что папы моего вдруг не станет. В прошлом году у нас умер дедушка, я ужасно переживала, но он был старенький, папин отец.
— Твои родители наверняка моложе моих.
— Маме тридцать три, а папе тридцать семь недавно исполнилось.
— Моему папе было пятьдесят пять, когда он умер. А когда я родилась, ему было сорок восемь, а
