– Говорю, не налегайте так на ром, – соврал я, наблюдая за хлещущей в стакан струей.
– Лучше бы ты не налегал на мою дочь, – сварливо парировал Дубов.
Бутылка, которую он не успел донести до середины стола, взорвалась в его правой руке. Хлопок был негромким, но достаточно сильным для того, чтобы заглушить звук, с которым пуля врезалась в дальнюю стену, выкрашенную в унылый казенный цвет бурой тины. Я увидел, как в ней образовалась светлая воронка, осыпавшаяся на пол шелухой краски и сухой штукатуркой. Дубов смотрел только на мокрое бутылочное горлышко, оставшееся в его кулаке.
– Что за блядство такое? – возмутился он, слизнув с ребра ладони капельку крови.
– Ром перебродивший, наверное, – предположил я, украдкой наблюдая за новым перемещением лазерной точки. Она как раз мостилась на лимонном халате, выискивая место, где бьется встревоженное дубовское сердце.
– Перебродивший? – пьяно озадачился он, сменив бесполезный стеклянный огрызок на стакан, наполненный пахучей янтарной жидкостью. – Не может быть. Это же не бормотуха какая-нибудь!
Его речь стала похожа на жужжание. Так быстро и целеустремленно умеют напиваться только на Руси и только с похмелья. Дубов уже успешно залил и глаза, и горе, и скатерть белую, но не собирался останавливаться на достигнутом.
В своем вычурном старинном кресле он даже отдаленно не напоминал изысканного аристократа, для которого этот предмет мебели задумывался. Осколки стекла и расплескавшееся по всему столу пойло выглядели как самое обычное банальное свинство. И вконец осоловевший Дубов в заляпанном ромом халате являлся его эпицентром. В наполненной желтой жидкостью тарелке перед ним плавал окурок сигары.
– Выпей со мной, писатель, – попросил он, налегая в основном на гласные, которые давались ему легче. – Помянем грешную душу…
Не доведя фразу до конца, Дубов запрокинул голову и принялся вливать ром в возмущенно заурчавшую глотку. Получалось, что он поминал самого себя. Еще пока что живой, но уже смертельно пьяный. Красная метка утвердилась сначала на его вздрагивающем кадыке, потом переместилась чуть выше, огладив задранную нижнюю челюсть, блестящую от стекающих по ней капель.
– Ыэк! – простонал Дубов и замер, прислушавшись к острым ощущениям в своем организме. На его лице отразились невероятные страдания, которые испытывал насилуемый желудок, принявший натощак третий стакан подряд.
Около секунды точка прицела краснела на обращенной ко мне переносице, как у какого-нибудь индийского брамина, но невидимый снайпер прозевал то мгновение, когда Дубов резко подался вперед, выискивая на изрядно подмоченном блюде бутерброд посуше.
Над моим ухом словно увесистым прутом взмахнули: фрр… чпок! Это пуля, влетевшая в распахнутое окно, запоздало клюнула спинку кресла, заставив Дубова вздрогнуть.
– Нет, ну, самое нссстщщщ блссств…
С этими загадочными словами он начал недоуменно разворачиваться к расщепленному изголовью, но примерно на середине этого движения его сильно накренило, а потом и вовсе неудержимо повлекло на пол.
Дубов опрокинулся мягко и безропотно, как куль с мукой. Завалившись за стол, он стал недосягаемым для выстрелов. Хоть бери его в охапку и подволакивай к окну!
Этим я и занялся, убеждая вконец раскисшего «патриота России», что ему необходимо подышать свежим воздухом. Несмотря на его вялое сопротивление, мне удалось установить его вертикально и, придерживая под мышками, вынудить переставлять ноги в заданном направлении. Тело в сползшем халате никуда идти не желало. Тело стремилось улечься на пол и все громче пыталось заявить об этом.
Новых выстрелов так и не последовало. Вероятно, снайпер вообразил, что падение Дубова было результатом меткого попадания. А может быть, он просто не желал больше рисковать и теперь стремительно покидал свое укрытие. Не знаю. Лично меня не устраивал ни первый, ни второй вариант.
В отчаянии я уже подумывал о том, чтобы расправиться с Дубовым тем нехитрым способом, которым отправил на тот свет Володю, но в этот момент на шум явился узкоглазый Чен, живо заинтересовавшийся нашей возней.
– Что здесь происходит? – спросил он, стремительно приближаясь к нам. – Вам помочь, шеф?
Дубов пробуровил что-то совсем уж нечленораздельное, ловко выскользнул из халата и упал лицом вниз, спеша обрести, наконец, покой, который ему уже снился.
– Твой хозяин труп, – порадовал я Чена, сожалея о том, что это только метафора.
Пока он мял пальцами запястье безжизненной дубовской руки, отыскивая пульс, я смотрел в окно и невесело думал о том, что пьянство, к сожалению, вредит человеческому организму значительно меньше, чем пули.
Когда Дубовым занялась его многочисленная челядь, сбежавшаяся на призывы Чена, я поймал за пуговицу одну из оливковых рубашек и поинтересовался о возможном местонахождении Натали. Паренек нахмурил лоб, усеянный перезрелыми прыщами, и припомнил, что молодая вдова, кажется, отправилась на теннисный корт.
– Неужели? – изумился я. – И как она смотрелась с ракеткой в своем траурном одеянии? Черная вуаль придала ей должный трагизм?
– Она вся в белом, – возразил прыщавый патриот. – И юбка вот посюда. – Он провел ладонью по той части своего тела, которая никак не могла принадлежать победительнице конкурса красоты, хотя бы и бывшей. При этом на лице паренька возникло мечтательное выражение.
– И с ракеткой? – уточнил я на всякий случай.
– Ну да, – нетерпеливо воскликнул паренек. – Пустите меня! Владимиру Феликсовичу плохо!
– Ему как раз хорошо, – возразил я. – Ты даже представить себе не можешь, как ему замечательно.
Дубовский орленок мне не поверил. Предвидя новые вопросы, он рванулся прочь, оставив мне на память маленькую перламутровую пуговицу.
Я хотел настичь его и уточнить, где находится теннисный корт, но в это мгновение что-то похожее на шлепок по заднему карману моих джинсов заставило меня резко развернуться на сто восемьдесят градусов.
– Привет! – сказал безмятежно ухмыляющийся Душман. – Хорошо посидели с хозяином?
Раскачивающийся с пятки на носок, с руками, заложенными за спину, он так и напрашивался на хороший нокаут, и мне стоило немалых усилий, чтобы не пустить в ход сжавшиеся кулаки.
– Я тебе не баба, чтобы мой зад оглаживать, – предупредил я.
– Шутка. – Душман улыбнулся еще шире.
– В следующий раз, когда вздумаешь шутить подобным образом, сразу обувайся в белые тапочки.
Он притворился озабоченным и поспешно направился к Дубову, страдальчески мычащему в окружении собравшегося вокруг него народа.
Не знаю почему, но что-то в поведении Душмана мне не понравилось. Словно он мимоходом обставил меня в какой-то неведомой мне игре. Постояв в тревожной задумчивости еще пару минут, я решил махнуть рукой на плохое предчувствие. Мне оставалось лишь разыскать Натали на теннисном корте, завладеть похищенной ею кассетой и забыть навсегда о существовании типов, подобных Душману.
Как говорится, вперед, труба зовет!
Провожаемый запахом нашатыря, я постарался незаметно улизнуть из комнаты, но, спускаясь по лестнице вниз, услышал за спиной мягкие, почти крадущиеся шаги. Разумеется, это был Чен, невозмутимый и грациозный, как кот.
– Иду гулять! – сказал я тем громким голосом, которым принято разговаривать с глухими или иностранцами, ни бельмеса не смыслящими по-русски. – Туда! – Я махнул рукой в совершенно неизвестном мне направлении. Даже для наглядности изобразил пальцами шагающую в воздухе фигурку.
– Не надо кричать, – поморщился Чен. – Я все отлично понимаю.
– Да? – Я приподнял брови. – А по твоему лицу не скажешь.
– Полегче, писатель!
Как бы невзначай, он прикоснулся к костяной рукоятке тесака, висевшего в замшевых ножнах на его поясе. Учитывая габариты Чена, этот нож должен был представляться ему чем-то вроде меча, а чтобы
