подглядывания казались детскими игрушками. Выставив пятидесятикратное увеличение, включив инфракрасный режим и отрегулировав резкость, майор стал любоваться незатейливой сценкой из городской жизни конца двадцатого века.
Вот в меру упитанный, солидный мужчина в молодежной кепочке и добротном пальто остановился возле проезжей части, развлекаясь в ожидании попутки отхаркиванием мокроты и растиранием ее по асфальту подошвами обоих ботинок. Появление машины с погашенными фарами он прозевал, но она предупредительно причалила к бордюру, выпустив наружу двух молодых людей. Никаких подхватываний под белы рученьки с каноническим приглашением: «Пройдемте, гражданин, и давайте не будем», никаких красных книжечек. И вообще молодые люди ни капельки не походили на стереотипных агентов в штатском, но с военной выправкой. Разболтанные, самоуверенные. Увидя их, любой бы сразу решил, что перед ним бандитские «босяки» с приблатненными повадками и хорошо развитыми хватательными рефлексами.
Адвокат именно так незнакомцев и классифицировал, а посему деловитой походкой направился прочь, как бы вспомнив нечто важное. За это его несколько раз умело ударили, уронили, подняли и потащили к машине. Он сам идти не хотел, порывался падать на коленки, спорил и даже протестовал. Последнее, что он успел воскликнуть перед тем, как нырнуть в зево багажника, было, как догадался майор: «Больно мне, больно!», и Адвокат выкрикнул жалобу очень искренне, не то что исполнитель одноименного хита, отголосивший свое несколько лет назад.
Адвокатские страдания такими и должны были быть: всамделишными, натуральными. Начиналась накачка дезой, а это иногда не менее болезненная процедура, чем принудительное кормление. Что-что, а информационный голод Адвокату с этого момента не грозил. На недостаток испытаний для тела и духа он тоже не сможет пожаловаться.
Укатил он в багажнике в полной уверенности, что похищен бандитами, только не своими, а чужими. Плохими бандитами. Далее ему предстоял пристрастный допрос с особым упором на следующие звенья логической цепи: банк – завод – ООО «Надежда» – залог – кредит – нал. Не менее каверзными будут попутные вопросы: распорядок дня и ночи Хана, обычные маршруты следования, предпринимаемые меры безопасности. Естественно, после того, как Хан проведает, о чем выспрашивали Адвоката, он заподозрит, что его собираются валить – не просто с авторитетного постамента, а в буквальном уголовном смысле этого слова. А Хан обязательно проведает. Ведь Адвокату дадут возможность поизображать Зою Космодемьянскоую, а потом – сбежать из вражеских застенков. Поэтому, к некоторому огорчению майора, пытки ждали Адвоката не самые мучительные из тех, которым пользуется все прогрессивное человечество. Во-первых, чтобы не окочурился ненароком. Во-вторых, чтобы не вздумал болтать то, что конторе и без него известно. Только проявив мужество и стойкость, побежит Адвокат из плена прямиком к Хану, вместо того чтобы прятаться от сурового владыки. Вот пусть и побудет недолго героем, хотя бы в собственных глазах.
Взглянув на часы, майор зафиксировал время начала операции, а заодно невесело прикинул, сколько предстоит ждать, пока непутевая дочь выберется из этого вертепа. Час? Два? По идее, пост наружного наблюдения можно было снимать, но нельзя же не убедиться в том, что Ленка жива-здорова, чего и своему измученному родителю желает.
Без энтузиазма он включил аппаратуру и прислушался. Так, мужское похрапывание – это уже обнадеживающий фактор. Майор покрутил колесико настройки в поисках других звуков. Вот Ленкин голос, почти неразличимый, как шорох. Плачет? Нет.
«Господи!.. Миленький!.. Сделай так, чтобы…»
Майор хмыкнул и не стал вникать в таинства молитвы. Все равно не подменить Отца Небесного, а к отцу земному Ленка не обратится ни с жалобами, ни с просьбами. Пусть молится, если от этого легче. Только зачем она все-таки пришла сюда, грешить или каяться? Бог его знает. Этих женщин никогда не поймешь, даже собственных дочерей!
– Трогай, Толик, – скомандовал майор и закрыл глаза, наперед зная, что сможет уснуть еще очень и очень не скоро.
3
Она немного постояла, жадно ловя открытым ртом свежий холодный воздух, от которого приятно закружилась голова. Темное небо светилось слабой надеждой на то, что вскоре взойдет солнышко и мир покажется не таким грязным и гадким, каким виделся сквозь черные очки затянувшейся ночи.
Микроавтобус, прогревавший мотор недалеко от подъезда, не стал дожидаться просьб подбросить домой, а презрительно чихнул бензинными парами и покатил по своим делам. Пришлось искать попутку.
Домой возвращалась не та Ленка, которая умчалась вчерашней ночью. Как будто началась какая-то новая жизнь. Неизвестная жизнь незнакомой женщины. Новое – это плохо забытое старое, это убитое и надежно похороненное прошлое. И лить слезы по этому поводу не было никакого желания.
Это было даже не равнодушие, а ледяное спокойствие. Вспомнилась старая шутка.
Ленка не улыбнулась, но зато и не вздохнула. Не было внутри ни торжества, ни отчаяния. А была пустота, словно душу зачем-то вынули, а на место вернуть забыли. И сердце превратилось в бесстрастный метроном, отсчитывающий секунды и шаги по лестнице.
Испепеляющий взгляд матери, встретившей ее на пороге, не задел, не причинил ни малейшего беспокойства.
– Привет, – сказал Ленка. – Еще спите?
– А ты знаешь, который час? – прошипела мать. – Наказание мое, прости господи. Завтракай и ложись. Круги под глазами, как у…
Укоризненно поджатые губы не выдали конец тирады, но Ленку это ничуть не заинтриговало. Она и сама знала недосказанное определение.
– Все будет хорошо, – пообещала она. – Не обращай внимания.
– Как же не обращать внимания? Ты мне дочь или кто? – обиделась мать, догадавшись, что никаких исповедей не предвидится.
Ленка и не собиралась удовлетворять ее любопытство. Прихватила чашку крепчайшего кофе, телефон, чистое белье и отгородилась от матери дверью ванной комнаты.
Для начала яростно поработала зубной щеткой над остатками воспоминаний о всех испробованных табачных и спиртных изделиях, затем обрушила на себя мощный душ, который должен был смыть всю остальную грязь. Ну вот, теперь можно понежиться в ароматной пене. Немного раздражал шум воды, пущенный в ванну из крана, но иначе было нельзя: мать, обнаружив отсутствие телефонного аппарата в прихожей, по старой привычке вполне могла подслушивать за дверью.
Ленка отхлебнула кофе и набрала домашний номер, спокойно дожидаясь, когда посланный по кабелю импульс разбудит Жеку. Он отозвался почти мгновенно, будто и не спал вовсе. Мрачно проговорил в трубку:
– Я слушаю.
– Доброе утро, – сказала Ленка, разглядывая свои голые колени, торчащие из пены. На одной – зеленел свежий синяк. Маленькая памятная метка.
– Доброе… – растерялся Жека. – Ты что так рано?
– Кому рано, кому поздно. Я еще не ложилась.
Ленка опять приложилась к чашке, прислушиваясь к происходящему в трубке. Озадаченное молчание, нервное щелканье зажигалки, наконец притворно равнодушный вопрос:
– Почему?
– Не получилось, – безмятежно ответила Ленка.
– Где ты?
– Сижу в ванне, если это для тебя так важно.
– В какой еще ванне? – глупо спросил Жека.
– В горячей. Как пришла, так и залезла.
– Куда пришла?
– К родителям, куда же еще?
Можно было добавить: к моим родителям, у которых ты выманил все их сбережения, если помнишь о таком пустячке… Которые стесняются спросить, когда драгоценный зять собирается вернуть свой маленький
