'мокрое' пришьют, подведут под высшую меру. Смываться надо, вот что, на дно залечь, в тину зарыться - и ни пузырька.
И тут идея мелькнула у Стекольщика. А что, если... Он шмыгнул носом потекло от волнения - и вновь направил фонарь на мертвое тело посередке вытертого, в текинских ромбах ковра. Соображать начал Стекольщик. Вроде бы он хорошо все повадки жильцов изучил.
Как же так получилось, что профессор в эту ночь на даче застрял, ежели завсегда по средам в городе на московской квартире ночует, потому как опыт какой-то проводит? И сестрица его, Людмила Викторовна, в Москву уехала! Стекольщик, можно сказать, лично ее на электричку 17.08 проводил. Как же он самого-то хозяина проглядел? Вот ведь незадача какая... Но коли так вышло, все быстрее стал ворочать шариками Фрол, то значит, что внезапная тут кончина случилась. Выходит, что ждут профессора в Москве время-то всего ничего, двенадцатый час, - да не ведают, что не прибудет. Так, может, и вообще затеряться ему? Не прибыть?
Погасил Фрол фонарик и невесомой тенью прыгнул к окну. Перевесился через подоконник, свистнул тихонько.
- Тебе чо? - вылез из колючего куста крыжовника кореш.
- Плохое дело, Витёк, приключилось, - грустно вздохнул Фрол. Хозяин-то, Аркадий Викторович, мертвый лежит.
- Ох-хо! - выдохнул Витёк. - Так ты его...
- Ты что, очумел? - повысил голос Стекольщик. - Чтоб я... - Он даже задохнулся. - Сам он, понял? Уже давно. Задубел весь.
- Что ж теперь будет? - Витёк рванул ворот, словно удушье подступило. - Вот горе-то какое! А? Эх, зачем впутал меня в такое дело, Фрол? Зачем впутал?
- Цыц! - зашипел Стекольщик. - Замажь глотку! Потом причитать будешь. Мотоцикл выводи!
- Ну, так давай вылазь! Чего ждать-то?
- Выводи мотоциклет, говорю! К забору! Потом ко мне - помогать будешь.
- Да чего там помогать, Фрол? Давай сейчас! Гори оно всё синим пламенем!
- Ты что, не понял? - Стекольщик замахнулся на стоящего внизу дружка. - Чтоб сей момент был обратно!
- А, чтоб тебя!.. - Витёк с руганью скрылся в черных кустах. Зашелестели неразличимые листочки. Закачались чуть отсветы на них.
Стекольщик, высунувшись из окна, проводил его напряженным взглядом. Пропал кореш, растворился в саду. А ночь ничего себе, светлая. Сально поблескивала в углу забора затянутая ряской лужа. На фоне сиреневой остывающей полосы остро чернела зубчатая кайма леса. Самодовольным рокотом отозвались на крик электрички лягушки.
Стекольщик жадно вдохнул сырой, напоенный полынью и грустным запахом ночных трав воздух. Когда невдалеке послышался треск заводимого мотоцикла, он поплевал на руки и принялся за работу. Осторожно, чтобы еще чего-нибудь не зацепить, обошел разбитый цветок и склонился над телом. Прикинув, как будет способнее, стал на колени и ловко закатал мертвого профессора в ковер. Затем зажег фонарик и осмотрел работу. Остался недоволен. Ноги в клетчатых туфлях торчали наружу. Тогда Стекольщик зашел с другой стороны и раскатал ковер. Опасаясь коснуться руками мертвого тела, он осторожно подвинул его ногой, чтобы пришлось оно по диагонали ковра. От такого маневра откинулась прижатая к груди рука и с неожиданно громким стуком ударилась об пол. Падучей кометой сверкнул японский магнитный браслет на запястье.
Стекольщик толкнул эту руку носком ботинка, но она не сдвинулась с места, тяжелая, напряженная, словно налитая нездешней силой. Фрол почувствовал себя совсем скверно. Борясь с внезапно подступившей тошнотой, он окончательно махнул рукой на конспирацию и вновь передвинул рычажок карманного фонаря. Серебристую рифленую трубку с воспаленным циклопьим глазом на конце рядом с ковром положил. От близости этого налитого светом глаза загорелись волоски на руке, засветились, как радужные ворсинки.
Отвернувшись от гипсового лица, Фрол поддел непокорную руку острым носком ботинка. Японский браслет жалобно звякнул. Стекольщик обернулся. Рука упала на прежнее место.
Но ковер оказался явно короток. Труп был виден с обоих концов. Тонкие алюминиевые волосы и белизна пролысин меж прядями их, скошенные каблуки и стертая резина подошв. В левую подошву намертво вмялась канцелярская кнопка.
Тарахтение мотоцикла за окном усилилось и вдруг смолкло. Стекольщик свистнул. Сразу же послышался ответный сигнал.
Фрол поднатужился и поднял страшную свою скатку. В ноздрях защекотала душная застарелая пыль. Кряхтя от усилий, с тяжело барабанящим сердцем, он еле дотащил ношу до подоконника. Шумно выдохнул сквозь закушенную губу воздух. Отросшая к ночи щетина на лице сделалась мокрой от пота.
- Принимай, - шепнул он подоспевшему Витьку. - Только осторожно. Тяжелый шибко... Никогда бы не подумал, что он такой тяжелый.
- Да ты что, окончательно, что ли, спятил? - злобно зашепелявил внизу Витёк. - Нам только барахла отсюда не хватало! Ишь ты, любитель сильных ощущений!
- Бери-бери, - миролюбиво кивнул Стекольщик, разворачивая скатку перпендикулярно подоконнику. - Погрузим в коляску и займемся окошечком.
- Ни в жисть! - Все сильнее распаляясь, Витёк потряс кулаками. - И тряпки отсюда не возьму! Накрыться хочешь?
- Делай, что велено... Мне и самому ничего тут не надо, - вздохнул Стекольщик. - Труп надо вывезти, вот что. Понял?
- Какой? - Испуганный Витёк от неожиданности втянул голову в плечи. Зачем ты его трогал?!
- Надо, Витёк, так надо. - Стекольщик обреченно закивал. - Если оставим его здесь, обязательно погорим. 'Мокрое' на нас навесят. Понял?
- Нет! - закричал Витёк. - Нет! Не желаю!
- Да заткнись ты! - опять замахнулся Стекольщик. - Убью! А ну, бери его за ноги! - Он толкнул скатку вперед, и она тяжело перегнулась к земле. - Бери сей момент! - И уже спокойнее добавил: - Скроем его, к шуту, и дело с концом, не то пропадем ни за грош. Как пить! - Он щелкнул ногтем большого пальца о передние зубы и чиркнул ладонью поперек горла. Подсоби, Витёк.
Дальше все пошло без задержки. Они опустили скатку на землю, ставшую уже сырой и холодной. Потом Стекольщик спрыгнул вниз и помог Витьку оттащить тело к забору, за которым стоял мотоцикл. Ботинки их и штаны внизу сразу стали мокрыми от росы. На них налипли какие-то сухие колючие семена. Руки чесались от крапивы. Острые шипы малины оставили саднящие царапины, отчетливо видимые в беспощадном свете встающей над Западной улицей луны.
- Теперя чо? - отряхивая колени, прошептал Витёк.
Был он лет на двадцать моложе тертого калача Фрола, мужика дородного, обстоятельного, и совершенно ошалел от ужаса. Двигался он как во сне, как лунатик, с широко открытыми, но невидящими глазами. Стекольщик же, напротив, почти совершенно оправился и действовал в здравом уме и твердой памяти согласно намеченному, хотя и совершенно безумному в основе своей плану.
От забора он тут же шмыгнул назад к даче. Холодные ветки хлестали его по лицу, тяжело шлепались в траве потревоженные жабы. Ухватившись за подоконник, он хотя и грузно, но ловко подпрыгнул, лег животом и медленно сполз затем на дощатый пустой пол, залитый нудным косторным светом фонарика. Подхватил этот самый чуть не позабытый им фонарик, обвел для верности чахлым лучом по стенам (в память врезалась почему-то диковинная картина, на которой был изображен улыбчивый человек с волосяной шишкой на темени, стоящий на диковинном цветке) и был таков.
Очутившись вновь на улице, он сразу же приступил к любимому делу, за которым и обрел уже совершеннейшее спокойствие. Бережно расстелил старую газетку, развернул клеенку с замазкой, достал из бокового кармана стамесочку. Когда все атрибуты почтеннейшей профессии оконного мастера были подготовлены, Фрол вынул специальную щеточку и старательно обмел подоконник. Столь же кропотливо отнесся он и к удалению из пазов окаменевших остатков замазки. Ни крошки наземь не уронил, всё до сориночки смел в полиэтиленовый мешочек. И только после бессмысленной этой уборки он затворил пустую
