не получилось. Раскаяние куда-то подевалось так же внезапно, как и появилось. В груди сделалось пусто и холодно. И я не представлял себе, чем стану отогревать свое сердце, когда вся эта история закончится. Не очень-то верилось, что это вообще возможно.
Когда мы добрались до Дворца молодежи, он был безжизнен и мрачен, как затонувший корабль. То, что в громадном здании кое-где брезжил свет, только усиливало его сходство с безмолвной махиной, застывшей в темной бездне. Наверное, так выглядел «Титаник», опустившийся на дно морское.
Площадка перед центральным входом была пуста, если не считать занесенный снегом одинокий грузовик, который торчал на этом самом месте с того самого дня, когда я начал работать в фирме «Айс». Стоянку никто не охранял, к тому же она находилась в паре сотен метров от магистрали, поэтому не находилось желающих парковаться здесь ночью. Только наша «Мазда» подрулила ко входу, оставив на снежном покрове приметный след. Как только Арам заглушил мотор, вокруг стало так тихо, что я услышал шорох мельчайших снежинок, задевающих корпус автомобиля.
– Леха вряд ли появится до утра, но на всякий случай покараулим, – сказал я двум обращенным ко мне спинам. – Вам лучше всего покемарить, чтобы не нервировать меня понапрасну. Я, разумеется, спать не буду, не надейтесь. Если есть необходимость отлить, милости прошу, но по одному. И еще. Стрелять буду без предупреждения. Даже если мне только покажется, что вы задумали какую-нибудь пакость.
– Печку включать можно? – вежливо осведомился Арам.
– Печку включать можно и нужно, – ответил я с не меньшей учтивостью. – Но ты спи спокойно, дорогой товарищ. Как только в машине станет холодно, я дам тебе знать. Все, инструктаж закончен. Еще вопросы есть? Нет? Тогда приятных снов.
Глядя поверх голов своих спутников, которые либо притворились дремлющими, либо действительно решили поспать, я испытывал привычное чувство полнейшего одиночества, такое сильное, что оно напрочь перебивало усталость и голод.
Как всегда по ночам, в голову полезли невеселые мысли о никчемности моего нынешнего существования – куда там Екклесиасту! Следом всплыли воспоминания, такие же горькие, как вкус бесчисленных сигарет, выкуренных мной за долгие бессонные ночи.
Три года назад у меня еще имелась семья, в кругу которой я встретил Новый год, тот самый проклятый год, с которого началось летосчисление моей холостой жизни. Все произошло так же нежданно-негаданно и драматично, как буря сменяет безмятежный штиль.
Моя маленькая семья состояла из меня самого и двух Светлан – жены и дочери. Вообще-то старшая была для меня Светкой, а младшая – Светулей, Светиком. Имя дочурке выбирал я, разумеется, увековечивая свою любовь к женщине, которую с юных лет считал единственной.
Вся беда в том, что очень похожие чувства к Светке испытывал мой лучший друг детства. Раньше я называл этого человека по имени, Пашей. Теперь я предпочитал использовать его совершенно дикую фамилию – Воропайло, и она превосходно вязалась с образом того, кто нагло умыкнул обеих моих женщин, став одной из них законным супругом, а второй – отчимом, которого она училась называть папой, новым папой. Меня, прежнего папу и экс-мужа, все трое вычеркнули из своей жизни, как будто я умер. Когда я изредка появлялся на их горизонте, отчаянно пытаясь напомнить семилетней Светланке, кем когда-то был для нее, и она, и моя бывшая жена с бывшим другом смотрели на меня, как на назойливого призрака. Немножко любопытства плюс сильная опаска и желание поскорее от меня избавиться.
Наверное, Воропайло стал мне достойной заменой. Однажды Светлана-старшая гордо высказалась в том смысле, что чувствует себя отныне как за каменной стеной. Оказывается, ей нужна была не любовь, а прочная опора в жизни. А я таковой не являлся. Перекати-поле, как высказалась она, когда я потребовал объяснений. Я без конца чем-то увлекался, менял места работы, носился с глупыми идеями. Тем временем прагматичная Светлана занималась улучшением жилищных условий, ремонтом квартиры, установкой металлической двери и даже заготовкой картошки на зиму.
Я не подозревал, что назревает опасный кризис. Встретив очередной Новый год дома, я укатил на Шпицберген, куда норвежцы будто бы вербовали добровольцев на нефтедобывающие платформы, платя им около тысячи долларов в месяц. Подряд оказался фикцией. Собрав с искателей приключений деньги на дорогу и трудоустройство, организаторы поездки тут же слиняли, бросив нашу растерянную бригаду вместе с десятками других на незабываемом полуострове Рыбачий. Там, почти лишенные средств к существованию, мы кое-как прокантовались до весны. Это были очень долгие и очень трудные месяцы. Бесконечные драки, технический спирт в качестве утреннего аперитива, кражи всего, что плохо лежит, включая дырявые носки. В общем, суровая школа выживания.
Когда я вернулся домой гол как сокол, приготовившись выслушать все заслуженные упреки и обвинения в свой адрес, таковых не последовало. Я пришелся ко двору не лучше, чем оплаканный и погребенный Лазарь, который вдруг воскрес и явился обратно, пугая родных и близких одним своим видом. Не знаю, как устроил свою новую жизнь этот живой труп, – Евангелие умалчивает о его дальнейшей судьбе, – но Светка посмотрела на меня так, что я почувствовал себя законченным зомби, возвращению которого никто не рад. Мое место успел занять Паша Воропайло, с которым я даже, помнится, машинально обменялся рукопожатием, не сразу сообразив, как и почему он оказался в моей квартире.
Обстоятельный, ухоженный, уверенный в себе Воропайло. Когда я, потрепанный и грязный, присел на корточки, чтобы обнять свою ненаглядную Светланочку, она, брезгливо сморщив носик-пуговку, проворно спряталась за спину моего бывшего друга. И тогда я понял, что за три месяца я вдруг стал лишним в своем собственном доме. Воропайло произнес на прощание вежливую фразу про всегда открытые двери. Светлана-старшая тоже выразилась в этом духе. Но я прочел в ее глазах другое: уходи и не возникай, Игорь, возврата к прошлому не будет. И изменить что-либо было уже невозможно ни нудными выяснениями отношений, ни уговорами, ни даже кулаками, порядком сбитыми за время моих скитаний. Все было кончено. Так уж вышло, старик, сочувствующе сказал Воропайло, когда я уходил с наспех собранными пожитками.
В юности был он отпетым хулиганом и разгильдяем, но впоследствии изменился коренным образом. Занялся боксом, окончил школу милиции, пошел работать в правоохранительные органы. Воропайло зарекомендовал себя отлично и бойко шагал по служебной лестнице. В последний раз, когда я заглядывал домой, надеясь неизвестно на что, он предложил мне обмыть капитанские звезды, полученные досрочно за какую-то успешную операцию. Насколько я понял, Воропайло был назначен старшим оперативным следователем отдела по борьбе с незаконным обращением наркотических средств.
Вот такая ирония судьбы, подумал я, вспомнив об этом обстоятельстве в темном салоне чужой машины. Хорошенькое дельце! Выходит, я теперь стал самым непосредственным клиентом Паши Воропайло, контингентом, с которым он привык работать. Интересно, как бы он повел себя, если бы вдруг я с сумкой героина очутился в поле его зрения? Предупредил бы меня об опасности в память о нашей былой дружбе? Или постарался бы поскорее упечь меня за решетку?
Когда темнота незаметно сменилась непроглядной серостью нового утра, я провел рукой по небритому подбородку и подумал, что вполне заслужил обильную еду с выпивкой, сауну и чистую постель. Оставалось лишь подождать еще немного, потерпеть. Я был готов к этому. Ведь терпеливое ожидание – это не просто удел человека, это тот самый смысл его существования, который тщетно пытаются разгадать философы на протяжении тысячелетий. Ждем неизвестно чего, надеемся непонятно на что – а все вместе называется жизнью. Когда уже не ждешь и не надеешься, это значит – ты умер. Вот и вся разница.
5
Любопытно было наблюдать, как утро постепенно вступает в свои права. Сначала в сумерках обрисовалась вереница тощих бродячих собак, вышедших из зимнего парка на промысел в городских дебрях. Следом стали появляться псы породистые, ухоженные, сопровождаемые сонными хозяевами. Потом у мусорных баков возникли понурые фигуры бомжей, а у входа во Дворец молодежи – женщины с деревянными лопатами для чистки снега. А уж потом по расчищенным дорожкам повалила основная масса народа: сотрудники Дворца молодежи, арендаторы, детвора, записанная в различные секции. Пустынная стоянка как-то незаметно заполнилась машинами, подкатывающими со всех сторон. Я, Арам и одноглазый Карен внимательно вглядывались в прибывающие автомобили, отыскивая среди них нужные нам «Жигули» темно-синего цвета.
– Что-то не видно твоего Лехи, – сказал Арам. Нос его выглядел в утреннем свете поникшим и унылым, а пострадавшее ухо приобрело синюшный оттенок.
