– Он не приедет, – злорадно отозвался Карен. – Зря мы здесь торчим.
Едва проснувшись, он полез изучать в зеркальце свою физиономию, но через пару секунд поспешно возвратил платок на место выбитого глаза, как будто надеялся, что он восстановится сам собой, если оставить его в покое.
– Приедет, никуда не денется, – пообещал я, стараясь придать голосу уверенность. – Некуда ему деваться.
Не отрывая взгляда от съезжающихся машин, я мысленно торопил Леху: давай, парень, не тяни, не испытывай мое терпение. Все равно ты не сможешь по-умному воспользоваться добычей. Двадцать килограммов сахара пригодились бы тебе куда больше, чем героин. Это не тот товар, которым можно торговать на рынке. Верни его и забудь как страшный сон. Всем будет лучше.
Мои безмолвные призывы подействовали. На площадку медленно вырулила машина подходящей модели и расцветки. Я медленно выдохнул воздух из груди и сказал почему-то шепотом:
– Кажется, он.
– Так иди, – забеспокоился Арам. – А то уедет.
– Если уж он здесь, то не уедет.
Я вглядывался в «шестерку», пытаясь определить, кто сидит за рулем, но она остановилась неудачно, ее заслонял корпус другого автомобиля. Мне и самому было непонятно, почему я медлю, вместо того чтобы пройти три десятка шагов и заглянуть в окно темно-синих «Жигулей». Но я все равно оставался на месте.
Карен нетерпеливо выругался и, обернувшись, уставился на меня своим глазом:
– Ну?
– Не нукай, – отозвался я.
Над крышами машин возникла Лехина голова в знакомом кепи с опущенными наушниками. Эта голова вертелась во всех направлениях, выискивая вчерашний «Форд», но мы-то явились на встречу в «Мазде», поэтому Леха не задержался на ней взглядом. Даже издали было заметно, что он ужасно нервничает. Отчасти я понимал парня, сам побывав в его шкуре. Но, с другой стороны, слишком уж явно он выдавал свой испуг. Казалось, он в любой момент готов пуститься наутек, однако что-то сдерживает его, заставляет оставаться на месте. Что именно?
– Сидите и ждите, – сказал я спутникам. – Сейчас я заберу у этого красавца сумку, отдам ее вам и отпущу вас на все четыре стороны. Геворкяну передадите, что у меня появилось срочное дело. Пусть поищет себе другого мальчика для битья.
Говоря это, я внушал себе, что именно так все и будет. Но никакой уверенности при этом не испытывал. Напротив, чувство близкой опасности холодило меня изнутри. Да и морозный воздух снаружи был пропитан теми же самыми тревожными флюидами.
Спрятав пистолет под куртку, я выбрался из «Мазды» и, выпрямившись, стал ждать, когда Леха меня заметит. А сам тем временем продолжал приглядываться к нему. Две странности бросились мне в глаза, две маленькие странности, на которые я не обратил бы внимания, если бы все мои чувства не были обострены до предела.
Впритык к «Жигулям», чуть ли не прижимаясь кормой к бамперу, торчал автофургончик белого цвета. Леха то и дело бросал на него быстрые косые взгляды, словно желая убедиться, что микроавтобус никуда не делся. И мне очень не понравились эти зырканья украдкой.
Второй настораживающий момент заключался в злополучной спортивной сумке, которую Леха держал в руке. Чересчур небрежно держал, как будто она почти ничего не весила. Даже помахивал сумкой, а ведь в ней двадцать килограммов весу!
– Эй! – крикнул он, когда увидел меня. – Это я!
Вид у него был при этом не слишком радостным, зато голос – по-пионерски звонким. Как будто он извещал о моем появлении посторонних наблюдателей, пожелавших оставаться невидимыми. Что ж, если Леха явился в милицию с повинной, то определенная логика в его поступке присутствовала. Он не был замешан ни в каких убийствах, ему не грозили допросы с пристрастием и прочие радости следственной процедуры.
Быстро оглянувшись на микроавтобус, Леха опять посмотрел на меня и поднял вверх сумку, показывая, что мне нужно лишь подойти и взять мою вещь. Она свободно болталась на вытянутой руке. А Леха статью совсем не походил на мощного тяжеловеса.
Больше я не колебался ни секунды. Не сделал в направлении Лехи даже самого маленького шажка. И стоять подле «Мазды» я тоже не стал. Неожиданно для самого себя сорвался с места и побежал ко входу в здание.
Уже на бегу краешком глаза я успел заметить фигуры в пятнистых камуфляжных костюмах, посыпавшиеся, как горох, из открывшегося автофургона. То, что все они были в черных масках с прорезями для глаз и при короткоствольных автоматах, я осознал уже на полпути к широкой лестнице, ведущей к ряду стеклянных дверей. Мне нужна была только одна из них, та единственная, которая не закрывалась пожилыми вахтершами, боявшимися сквозняков, как черт ладана. И я молился, чтобы сдуру не промахнуться.
– Стой! – заорали сзади в несколько зычных глоток.
Я сделал еще несколько размашистых прыжков и очутился среди народа, снующего по ступеням в разных направлениях. При этом я налетел на мирно жующего хот-дог подростка, но не упал с ним заодно, а удачно перемахнул через его распростертое тело, которое по моей вине недополучило энного количества причитающихся калорий. За то короткое время, пока я проносился над поверженным мальцом и приземлялся по другую сторону от него, он успел проводить меня такой замысловатой матерщиной, словно имел за плечами многолетний трудовой стаж грузчика пивзавода.
Зато выстрелы за моей спиной так и не прозвучали. Слишком людно было вокруг, чтобы преследователи рискнули пустить в ход оружие, из которого можно было покрошить такое множество невинного народа, что потом впору общенациональный траур объявлять.
– Стой! Сто-о-й!
Рискуя оступиться, я тем не менее мимолетно озирнулся, успев запечатлеть в сознании незабываемую батальную картину: трое пятнистых, мешая друг другу, мчались за мной, а несколько их камуфлированных собратьев шли с автоматами наперевес на приступ «Мазды», покинутой мной пару минут назад.
Этого было вполне достаточно, чтобы придать мне неподражаемое проворство и дополнительное ускорение. Перепрыгивая через ступени и чудом не поскользнувшись ни на одной из них, я добрался до самого верха, где мрамор, покрытый раскисшим снежным месивом, вынуждал всех передвигаться на манер лыжников – ссутулившись и старательно шаркая подошвами. Нужная дверь обнаружилась сразу – из нее как раз выходил дородный дядька в норковой шапке. Слишком массивный, чтобы юркнуть бочком мимо него. Если бы я взялся валить такого бугая кулаками, мне потребовалось бы для этого слишком много драгоценного времени.
Застонав от отчаяния, я оглянулся снова. Преследователи внизу уже приближались к лестнице, а посторонние наблюдатели успели сообразить, что на их глазах происходит нечто из ряда вон выходящее, и замерли на своих местах с восторженными, почти благоговейными лицами.
Дядька застыл тоже, загораживая необъятным корпусом вход, к которому я так стремился.
– Ку-у-да? – ласково протянул он, уставившись на меня, как на неразумного теленка, отбившегося от стада. – Ну-ка, погоди, милок.
Даже не знаю, почему в моем мозгу молниеносно всплыл детский приемчик из школьной практики. Не отрывая подошву от мраморной плиты, я резко двинул ботинком по обеим дядькиным ногам, заставив его потерять равновесие на скользкой поверхности. Лишившись шапки и степенного достоинства, он рухнул мне навстречу, а я еще до его падения ворвался в стеклянный тамбур, наполненный сигаретным дымом.
Несовершеннолетние курильщики разлетались в стороны, когда я прокладывал себе дорогу среди них. Большущий вестибюль отозвался на мой топот громким эхом, отчетливо звучащим на фоне приглушенного гула голосов. Такое стремительное появление заставило всех одновременно повернуться в мою сторону. Провожаемый оторопелыми взглядами, я побежал в дальний конец вестибюля, нащупывая на ходу связку ключей в кармане. Дверь, которой тайком пользовались мы с Серегой, была моим единственным спасением.
