в Новотроицке.
Пока что определенного плана у меня не было. Зато имелась покорная помощница, а это было кое-что для начала.
– Вот, – я протянул Верке немного денег. – На пару дней хватит?
– Еще столько же – и я твоя!
– Ты мамина и папина, – уточнил я. – В мое распоряжение ты поступаешь лишь на время. И не надейся, что оно продлится долго.
– Упаси господь! – Как только в Веркиных руках оказалась требуемая сумма, она мигом обрела прежний апломб и непередаваемое нахальство.
– И когда я тебя снова увижу? – осведомился я.
– Да хоть прямо сейчас!
Раз! Верка задорно повторила уже знакомый мне трюк, но на этот раз он подействовал на меня абсолютно иначе. Вместо того чтобы почувствовать себя полным идиотом, я постарался представить себе, как отреагируют на подобные хулиганские замашки воины Геворкяна.
– Доволен? – Верка откровенно издевалась.
– Свободна. – Я отослал ее барственным взмахом руки, а сам принялся обдумывать игру, в которой меня ожидала или победа, или окончательное поражение. Такое, после которого уже не поможет никакая реанимация.
4
Я лежал на диване в Марининой гостиной и думал. Вышла Марина. В халат она куталась с таким видом, словно не горячую ванну принимала, а купалась в ледяной проруби. От нее пахло шампунем и коньяком, на лице по-прежнему сохранялись следы побоев.
Меньше чем за сутки владелица этой роскошной квартиры перестала чувствовать себя хозяйкой. И синяк под глазом стал для нее первой отметиной грядущего бомжеского существования.
– Нравлюсь? – горько усмехнулась она, осторожно покривив свои распухшие пунцовые губы.
Прежде чем сунуться с утешениями, я невольно подумал, что у мужских кулаков и силикона, применяемого голливудскими красавицами, оказывается, есть кое-что общее: они производят довольно схожий эффект.
– До свадьбы заживет.
– До чьей свадьбы? – спросила Марина, усаживаясь с ногами в кресло напротив.
– Конечно, до твоей, – ответил я, и, не дожидаясь вопроса: «с кем?», продолжил: – тебе еще повезло.
– Неужели?
– Моя бывшая жена лишилась не только чести, но и рук, – произнес я, помрачнев при воспоминании об изувеченной Светке. – Ее теперь никогда не изнасилуют – инвалиды в этом смысле самый защищенный народ. Не уверен, правда, что ее новый муж тоже на нее позарится, разве что ему по счастливой случайности ампутируют какую-нибудь конечность.
Я представил себе безногого или безрукого Воропайло, и, странное дело, в таком облике он понравился мне гораздо больше, чем пышущий здоровьем, лучащийся энергией и брызжущий слюной от избытка чувств.
– Тебе ее жалко?
– Конечно, жалко. И тебя тоже.
Если быть до конца честным, то следовало бы добавить: «А себя-то как жалко! Не передать словами!» Но настоящие герои никогда не распускают нюни…
Мое сочувствие, похоже, немного приободрило Марину – ее влажный «ежик» как бы просветлел, а фонарь под глазом заиграл цветастыми переливами. Мне понравилась роль гуманиста и, желая проявить еще больше человеколюбия, я вздохнул и сообщил, что Верунчика жалею тоже.
– С нее как с гуся вода, – успокоила меня Марина. – А на окружающих и их соболезнования ей плевать с высокой башни… Кстати, куда она подевалась? Балдеет в уединении?
– Сказала, что обязательно должна проведать родителей, они волнуются, – соврал я, невольно сморгнув сразу обоими глазами.
– Ха! – знакомый возглас Марины, чуточку напоминающий воинственный клич, свидетельствовал о том, что ее моральное и физическое здоровье постепенно идет на поправку. – Позаботится она о ком-нибудь, как же! Забыл, как эта зараза на меня пса своего натравляла?
– В трудную минуту нужно опираться друг на друга, а не вспоминать былые распри, – ханжески сказал я, чувствуя себя профессиональным проповедником.
– Мои худшие прогнозы сбылись, – сказала Марина, сменив тему. – Явились эти… и потребовали свою долю. А это, по их мнению, все, чем я располагаю. Когда я отказалась подписать доверенности, они… они…
– Эти подробности можешь опустить, – быстро сказал я, заприметив влагу в Марининых глазах.
– Зачем же? Мы ведь обсуждаем мои проблемы, так? Когда я сказала «нет», за меня взялись вчетвером. Показали мне мое место. Напомнили, кто я такая. Подстилка драная. Мокрощелка.
– Заткнись! – рявкнул я, пресекая начинающуюся истерику. – Эти характеристики прибереги для психоаналитика, если он у тебя когда-нибудь появится. А сейчас говори по существу. Значит, они были вчетвером, всем, так сказать, звеном?
– Всей бригадой, – машинально поправила Марина, шмыгнув порозовевшим носом.
Ну конечно, бригада. Я поднялся с дивана и медленно приблизился к групповому портрету бандитского квинтета, стараясь, как в головоломке, найти различия на физиономиях четверки, которая больше не собиралась держаться за спиной своего покойного босса. Различий оказалось немного, зато сходных черт – хоть отбавляй. Приплюснутые сверху черепа, вытесанные из сплошной кости, оловянные взгляды, развитые постоянным жеванием челюсти. Спаянная общим делом бригада. Трудовой коллектив с большой дороги.
Заметив мои затруднения, Марина присоединилась ко мне и с видом опытного экскурсовода принялась давать пояснения:
– Слева Шпунт. Самый молодой и самый злой. Он заикается, поэтому почти никогда не разговаривает. Рядышком Зарик, полный придурок. Говорят, он свою мать в детстве топором зарубил и был признан умственно отсталым. А вот это – Боца. Бывший спортсмен и все такое. Но центровой у них теперь Саид, потому что котелок у него кое-как варит. Два курса университета, армия. В общем, он среди них – профессор. И никуда я от них не денусь, – закончила Марина с неожиданным надрывом в голосе. – Милиция? За такие штучки наизнанку вывернут. Ты? – она с сомнением посмотрела на меня и покачала головой. – Один ты с ними не справишься. Ты смелый, сильный, это чувствуется. Но ведь волчья стая. Разорвут.
– Волки, они без настоящего вожака немногого стоят, – ответил я, поворачиваясь к картине спиной.
– Ты, наверное, плохо представляешь себе, что это за публика, – сказала Марина. – Когда Миша решил на мне жениться, он устроил мне небольшое поучительное шоу. Был он, четверо его пацанов и я. Мы выехали за город как бы на пикничок, только главная цель была другая. На даче, где мы высадились, мне поручили нанизывать мясо на шампуры, а сами пошли с канистрами в дом. Пиво? – спросила я. Они гогочут: нет, намного крепче. Вино? Еще крепче. Соляная кислота. – Помолчав немного, Марина опустила голову и тихо закончила: – Там, в погребе, находился неизвестный мне человек. Не знаю точно, что и как, только он был жив, когда мы приехали, а через час все, что от него осталось, поместилось в тазике, который поручили вывезти Зарику. Теперь ты узнала меня получше, сказал Миша ночью.
Горько вздохнув, Марина опустилась в кресло и закрыла лицо руками.
– Я боюсь их. С того самого дня боюсь и жду, когда купание в кислоте устроят мне. И я в панике, Игорь. Я не знаю, куда бежать, что делать…
– Никуда не бежать, – четко произнес я. – Ничего не делать.
– Как же так?
– Я сам обо всем позабочусь. А потом мы вместе уедем в Германию, ты предлагала, помнишь? И будешь ты фрау, а я герр. Шпрехен зи дойч?
– Йа, йа, – Марина посмотрела на меня и слабо улыбнулась.
