– Уф! – демонстративно вздохнул я вместо ответа и отправился искать Марину, с которой общаться было в тысячу раз легче, чем с этой чертовкой.
При этом я уже подозревал, что легче – не обязательно лучше.
2
Проглянувшее сквозь тучи солнце озаряло капот «Сааба», раскинувшийся перед моими глазами, но я не сказал бы, что его зелень действовала на мою психику успокаивающе. Предстоящая задача увеличивалась в масштабах с каждым километром, приближавшим нас к Новотроицку, и, хотя мы еще даже не выбрались за пределы родного города, я уже всем существом находился на вражеской территории. Там мне предстояло заглянуть в глаза смерти – то ли чужой, то ли своей собственной. Убить Геворкяна или умереть самому – иной альтернативы попросту не существовало, вот почему я ехал навстречу опасности, вместо того чтобы избрать прямо противоположное направление. Но от своей прямолинейности задача не становилась проще. Та черта, за которую мне предстояло переступить в одиночку, при всей своей условности представлялась гораздо более реальной, чем окружающий меня мир.
Мимо проплывали битком набитые троллейбусы с темными прогалинами на заиндевелых окнах, и люди, теснящиеся в них, были во сто крат свободнее меня, с удобствами восседающего за рулем роскошного «Сааба». В окружавших меня машинах ехали счастливчики, которым не приходилось ощущать поясницей сталь тяжелого пистолета. Пешеходы, даже те, у которых озябли носы и уши, чувствовали себя комфортнее и увереннее, чем я, согреваемый потоком теплого ароматизированного воздуха и дружелюбным взглядом Верки, упертым в мой профиль.
– Дыру протрешь, – хмуро предупредил я, когда правое ухо и скула перегрелись от взора спутницы.
– А я к тебе присматриваюсь, – честно призналась Верка. – Хочу понять, нравишься ты мне или наоборот?
– В твои обязанности это не входит. Порошок свой получила? Вот и отрабатывай.
– Что же входит в мои обязанности?
– Был когда-то такой телесериал, назывался «Рабыня Изаура», – сказал я, не глядя на спутницу. – Лично я его не смотрел, но почему-то очень живо представляю себе главную героиню. Она скорее всего делала, что велено, и рот понапрасну не раскрывала.
– Мне запрещается раскрывать рот?
Вместо ответа я демонстративно включил радио. Не дождавшись от меня ни словечка, Верка обиженно фыркнула и полезла в сумочку, откуда были извлечены зеркальце, пакетик белого порошка и календарик, свернутый в трубочку. Она принялась колдовать над всеми этими тремя предметами с такой завидной сноровкой, что я подумал: да, недолго осталось ей ходить в начинающих наркоманках. Еще пару лет – и все, была Верка да вся вышла, ничего от нее не осталось. Разве что тень, блуждающая в поисках очередной дозы.
– Ах! – сладостно простонала она, откидывая голову на спинку сиденья. – Вот вставило так вставило!
– Ты бы не частила, – посоветовал я. – Съедешь с катушек, что я с тобой буду делать?
– От «снежка»? – Верка захохотала. – Да ни в жизнь! Это не тот случай. Заряд бодрости, вот и все. Никаких побочных эффектов.
Голос у нее стал мелодичным и непривычно мягким. Я невольно покосился на соседку: не подменили ли ее, случаем? Нет, рядом со мной сидела все та же худая девица в черном, мотала трехцветной головой в такт музыке и мурлыкала себе под нос вместе с «Иглз»:
– Велком ту зе хотел Калифорниа!
Я прервал песню на середине знаменитого рефрена и нашел в эфире нечто больше соответствующее своему настроению: вконец поседевшего Андрюшу Макаревича, призывающего не прогибаться под изменчивый мир.
– Ну ее, твою «Машину времени», – капризно заныла Верка.
– Не уважаешь?
– За что их уважать, пердунов старых? Задолбали своей моралью!
– А кто же тебе нравится?
– «Мумий Тролль»! – не задумываясь, откликнулась Верка.
– Так, – я загнул палец. – Дальше?
Но этим дело и ограничилось. Иных фаворитов у нее не обнаружилось, а все остальные были либо полным отстоем, либо дебильной попсой.
– Зря ты так кипятишься, – сказал я. – Попса нужна народу, как жвачка, прокладки, туалетная бумага, наконец. Никто не называет унитазы архитектурными памятниками, однако пользуются ими все.
Она громко засопела, и я уж решил, что обидел ее в лучших чувствах, когда обратил внимание, что Верка без конца ощупывает пальцами кончик носа и дышит поочередно то одной ноздрей, то другой.
– Насморк? – недовольно спросил я. – Этого мне только не хватало!
Оставив в покое свой покрасневший нос, она испуганно покосилась на меня и призналась:
– Какая-то херня творится. Как будто нос куда-то исчез, а осталась одна здоровенная ноздря.
– Так оно и есть, – утешил я Верку. – А чтобы вместо головы у тебя не появилась одна сплошная задница, давай свою сумочку сюда и сделай паузу. Тебе сейчас полезнее всего пожрать, а не дурью маяться. Вот, кстати, магазин. Пойдем, нужно запастись продуктами и пойлом. Неизвестно, сколько придется ждать.
Мне удалось благоразумно проглотить окончание фразы «в засаде», но Верке было не до тонкостей – похоже, даже собственное отражение в зеркальце не убедило ее в том, что с ее лицом все в порядке.
– Погоди, – канючила она. – Мне нужно прийти в себя.
– Некогда с тобой нянчиться, так что давай на выход, – скомандовал я отеческим тоном воспитателя колонии для несовершеннолетних. – Подышишь свежим воздухом, и все пройдет.
Не знаю, что на нее подействовало более благотворно – кислород или экскурсия между торговыми рядами, но когда мы вышли из универсама с сомнительной грацией навьюченных верблюдов, Верка уже пришла в себя, аппетитно жевала крупный мандарин, который запихнула в рот целиком, и при этом пыталась оживленно тараторить. Шарма ей это не прибавляло, но зато зрелище вызывало у меня усмешку, и я радовался, что не разучился улыбаться.
Мишины шмотки, сидевшие на мне, как на пугале, все время заставляли меня ощущать себя не в своей тарелке. Кроме того, раздражал едкий запах чужого одеколона, которым была пропитана одежда. Но зато моя фигура приобрела совершенно новые очертания, и вряд ли кто-нибудь, видевший меня раньше, смог бы опознать меня издалека.
Как только мы очутились за чертой города, я прибавил газу, упиваясь скоростью, которую можно было без всяких усилий выжимать из чудо-автомобиля. Казалось, что я сидел не за рулем «Сааб-9000», а за штурвалом истребителя, разгоняющегося по взлетной полосе. Искрящийся на солнце снег слепил глаза и веселил сердце. И так продолжалось до тех пор, пока, изящно обойдя невзрачный бежевый «Фольксваген», я не обнаружил прямо по курсу две фигуры явно гибдэдэшного происхождения. Один из милиционеров оживленно махал своим жезлом. На обочине приткнулся «жигуль» без всяких опознавательных знаков, так что проигнорировать требование остановиться означало затеять гонку с преследованием без всякой надежды на выигрышный приз: стоило «Саабу» попасть в радиосводку последних милицейских новостей – и все, пиши пропало.
Выудив из кармана десятидолларовую купюру, я стал послушно притормаживать, но остановиться удалось лишь метрах в двадцати от блюстителей дорожной безопасности. Пришлось сдавать задом, чтобы не вынуждать сотрудников ГИБДД совершать лишних телодвижений, чего они ужасно не любят.
Появившийся рядом инспектор представился старшим сержантом Калугиным, а я, вместо того чтобы радушно продолжить знакомство, протянул ему деньги, не забыв присовокупить ласковое слово, которое и кошке, и милиционеру приятно:
– Извини, командир. Больше не повторится.
Он хмуро посмотрел на мое подношение, потом на мою смиренную физиономию и, не спеша принять подаяние, заговорил, сопровождая свой спич беспрестанным шмыганием носа.
– Вы (хлюп!) создали аварийную обстановку на дороге. Здесь сплошная разделительная полоса (хлюп!), а вы ехали по встречной. Попрошу (хлюп!) права и техпаспорт.
