подумывал о том, что увлечение наркотиком начало выходить за рамки, которые он однажды установил для себя сам, но всякий раз эти раздумья заканчивались вызовом бригады «Скорой помощи».
– Добрый доктор Айболит, – пробормотал Минин, не слыша своего голоса, – он излечит, исцелит.
Водитель по-черепашьи втянул голову в плечи и прибавил газу. Его плоский затылок выглядел таким напряженным, словно на него в любую секунду могла обрушиться неожиданная затрещина. Минин тихонько засмеялся, наслаждаясь полным, мелодичным звучанием своего голоса.
Когда призывно запиликала телефонная трубка, он не сразу взял ее в руку, решив сначала, что сработал антирадар, установленный в джипе. Но уже через пару секунд Минин заставил себя собраться, и, когда он ответил на звонок, тон его не выражал ничего, кроме металлической твердости и непоколебимой уверенности в себе:
– Да!
– Рад слышать тебя, брат, – приветливо сказала трубка. – Как твои дела? Мои хлопцы помогли решить тебе проблему?
Звонил Паша Самсон, предводитель одной из многочисленных киевских группировок. Когда-то, кентуясь на соседних нарах, Миня и Самсон готовы были поделить между собой последнюю пайку (чужую, разумеется), а теперь, по причине отдаленности друг от друга, уже никак и никогда не «пересекались». На воле делить им было нечего, приумножать – тем более, а потому они просто оказывали друг другу различного рода услуги, среди которых в конечном итоге не оставалось ни одной неоплаченной. На этот раз в долгу оказался Минин, выписавший с Украины парочку самсоновских «быков», чтобы не посвящать в подробности местную братву.
– Спасибо за участие, Самсон, – сказал он сдержанно. Хотя разговор велся по закрытому от прослушивания спутниковому мобильнику, Минин все равно предпочитал изъясняться иносказательно. – Да, твои хлопцы помогли мне уладить одну проблему, но они же создали и две дополнительные. Я не люблю такую арифметику, когда я в минусе.
– Ты серьезно? – В далеком Киеве возникла недоверчивая пауза. – Гога и Кузя пацаны правильные, в деле проверенные. У тебя действительно есть какие-то реальные претензии, брат? – Самсон гнусавил все сильнее, а последние слова вообще почти промяукал, на манер дикого камышового кота.
– Нет, брат, – ответил Миня в той же вкрадчивой манере хищника, всегда готового дать отпор. – Лично к тебе у меня претензий нет. Но твои правильные пацаны опарафинились, как последние дешевки. Нашли свободные уши двух мокрощелок и нажужжали им о своих подвигах. Я сердит на них, брат. Так дела не делаются.
Обдумывание услышанного заняло у Самсона немного времени.
– Если так, считай, что должен я тебе, брат, – произнес он. – Гога и Кузя пусть возвращаются домой. Можешь быть уверен: они свое получат. Реально.
Вместо того чтобы удовлетвориться достигнутой победой, Минин только усилил нажим. Это давно стало для него золотым правилом. Он никогда не ограничивался частичным перевесом там, где можно было добиться полного превосходства. Если человек пятится, столкни его в пропасть. Если прогибается – скрути его в баранку.
– Я готов отправить твоих пацанов домой хоть сейчас, – медленно заговорил он, взвешивая каждое произнесенное слово. – У меня нет причин сомневаться в том, что оба фуцика получат свое. Ты сказал, я слышал. Но вот что беспокоит меня, брат… Как быть, если по дороге Кузя и Гога опять зальют зенки и распрягутся окончательно? Кто тогда за их пьяный базар ответит? Скажи мне сейчас, чтобы потом между нами не возникло никаких непоняток.
Вариантов ответа у Самсона было несколько, и все проигрышные. Поэтому он опять пошел на попятный, как человек, ощутивший ненадежную почву под ногами:
– Где Гога и Кузя сейчас?
– Из гостиницы я их выцепил, чтобы больше лишнего не болтали, – ответил Минин, победоносно улыбаясь, но так, чтобы это никоим образом не отразилось на его интонации. – Со вчерашнего дня оба находятся в надежном месте и ждут, когда я с ними рассчитаюсь. Если ты дашь добро, я произведу расчет по полной программе. Или ты все же желаешь получить
Уже в одном напоминании, что «пацаны-то не какие-нибудь левые, а твои собственные, Самсон», прозвучал упрек, который в любой момент мог превратиться в обвинительный приговор.
– На кой они мне сдались! – возмутилась телефонная трубка.
– Тут ты прав, Самсон, прав на все сто, – сказал Минин, подчеркивая, что решение было принято собеседником, а он лишь одобрил его. – Я тоже думаю, что такие мудозвоны тебе ни к чему. Забудь о них, как будто их никогда и не было.
– Кого? – засмеялся Самсон. – О ком речь, реально?
Они обменялись еще несколькими дежурными фразами, прощупывая настроение друг друга, и распрощались, в общем довольные итогами состоявшихся переговоров. Но если Самсон радовался лишь тому обстоятельству, что избежал предъявы за раздолбайство своих бойцов, то Минин торжествовал настоящую победу. Мертвые Гога и Кузя его устраивали значительно больше, чем живые. Даже в том случае, если бы они не распустили языки, их пришлось бы «потерять» тем или иным способом, чтобы уже никто и никогда не узнал, чем они занимались в Сочи. Теперь необходимость мудрить и мутить отпала сама собой.
Пробежавшись пальцами по мелодичным клавишам трубки, Минин набрал нужный номер и, не тратя время на отвлеченные темы, распорядился:
– Паленый? Я на подъезде. Запускай гостей в баньку. Парить их будем. Лечить от вшивости.
Глава 10
С легким паром!
– Не понял, – недовольно сказал Кузя, развалившийся на кровати. – Мы что, не моемся, что ли? Какая, на хрен, баня в такую жару? Я бы в бассейне лучше поплескался с телками.
– Паленый сказал, телки будут, – ответил Гога, только что вернувшийся из бильярдной, где лениво катал шары с воображаемым противником. – Но в бане. У них здесь турецкая оборудована. Слышать о таком приколе – слышал, а видеть пока не приходилось.
– Мне по барабану: хоть турецкая, хоть немецкая. Я белый совсем, гляди! – Кузя выпятил грудь, поросшую редкими длинными волосами, которые упрямо не желали мужественно курчавиться. – Пацаны спросят: вы на море были или у негра в заднице? Сидим тут, как узники Бухенвальда. – Он выругался и, приподняв покрывало, основательно высморкался под кровать, поочередно прочистив обе ноздри.
Гога тем временем сбросил трусы, натянул плавки и стал любоваться своим отражением, играя перед зеркалом бицепсами.
– Попозже сам Миня обещал к нам присоединиться, – сказал он, застыв в наиболее эффектной, по его мнению, позе. – Думаю, хочет бабло нам выдать. А может, еще работенку подкинет. Лично я не против. – Гога втянул живот, поворачиваясь к зеркалу то одним боком, то другим.
– Прямо Шварценеггер, – буркнул Кузя. – Носки в клубок сверни и в плавки запихни для конкретики. Все бабы твои будут.
– Я лучше баксы туда суну, – самодовольно усмехнулся Гога.
– Краба своего сунь. – Кузя засмеялся и издевательски пропел: – Прибежал домой я враскорячку-у, показал сестре свою болячку-у, и опять пустился вска-ачь между ног футбольный мя-яч…
Гога не дослушал, метнулся в ванную комнату с криком:
– О, хорошо, что напомнил! Я его в баню с собой возьму. Проверю на выносливость. Все равно полудохлый уже, а выбрасывать жалко.
– Что ты с ним носишься, как дурень с писаной торбой? – раздраженно сказал Кузя. – Замахал своим крабом!
Тем не менее он подошел к возвратившемуся в комнату товарищу, который разглядывал на просвет прозрачный полиэтиленовый пакет, наполненный водой. Краб смотрелся в нем еще более огромным, чем был на самом деле. Шурша лапами, он попытался попятиться и снова замер – неподвижный, как камень. Он знал, что сегодня ему предстоит умереть, сварившись заживо в своем панцире. Но крабы не умеют бояться и печалиться. Лучше всего у них получается ждать – хоть чужой смерти, хоть своей собственной. Сначала
