ты ешь кого-то, потом кто-нибудь ест тебя. Смысл жизни ничем не отличается от смысла смерти. Во всяком случае, в понимании крабов.
Турецкая баня размещалась в цокольном этаже здания. Собственно, тут было их несколько – на любой вкус. Двери всех выходили в просторный зал, отделанный светлым деревом.
– Дуб? – поинтересовался Гога, щелкнув пальцем по панели.
– Натуральный, – подтвердил провожатый и обидно засмеялся.
Одна половина лица у него представляла собой сплошной шрам от ожога. Глаз каким-то чудом уцелел, но от ушной раковины остался лишь жалкий огрызок. Когда Паленый, как звали здесь этого парня, поворачивался к Гоге и Кузе обгоревшей половиной лица, они поспешно отводили взгляды в сторону. Туго обтягивающая череп розовая кожа выглядела так, словно ее долго жевали, прежде чем выплюнуть. А редкие волосики, которыми Паленый пытался прикрыть хотя бы часть обезображенной головы, только подчеркивали его уродство.
– Посидите пока здесь, – сказал он гостям, кивнув в сторону кушетки у дальней стены, за небольшим бассейном. – Пойду распоряжусь насчет массажа и всего остального. Вы блондинок или брюнеток предпочитаете, братишки?
– Блондинок! – Кузя опередил Гогу на целый слог, а потом еще и уточнил с видом знатока: – Чтоб волосы везде светлые были. И здесь, – палец указал на голову, – и здесь. – Палец переместился значительно ниже.
– Ну, губы особенно не раскатывайте, – осадил его Паленый. – Будет вам одна блондинка, но крашеная. Вторая вообще брюнетка. Других пока нету. Отсыпаются.
Не дождавшись возражений, он оставил гостей дожидаться выполнения заказа, а сам исчез за одной из неприметных дверей.
– Не нравится мне он, – угрюмо сказал Кузя. Эхо разнесло его недовольный голос по всему залу. – И вообще, зря мы сюда приперлись. Мокро, хлоркой за километр несет. Телок можно было и в нашей комнате трахнуть.
– В комнате их не было, а здесь есть, – рассудительно заметил Гога и направился в обход бассейна, поплевывая в него на ходу.
Кузя двинулся следом. Что-то очень уж муторно сделалось у него на душе. Не хотелось оставаться одному.
Пройдясь босиком сначала по холодному скользкому кафелю, а потом по отсыревшему ковру, он пнул ногой забытый кем-то махровый халат и открыл мини-бар, сооруженный в виде темного бочонка.
– «Хайнекен», – сообщил Кузя товарищу. – Будешь пиво, Гога?
– Кидай, – оживился тот.
Кувыркающаяся в воздухе бутылка была поймана одной рукой, потому что вторая была занята пакетом с крабом. Сорвав крышечку зубами, Гога приложился к горлышку, с наслаждением крякнул и мечтательно произнес:
– Эх, сейчас бы еще косячок для полного кайфа!
– Перебьешься, – хмуро сказал Кузя. – Не у себя дома.
– А я везде дома. Были бы бабки, а дом найдется. – Едва закончив свой афоризм, Гога округлил глаза и воскликнул: – Оба-на!
Обернувшись, Кузя увидел двух девушек, пересмеивающихся возле открытой двери, откуда клубами валил пар. Стараясь понравиться парням, они вертелись так и эдак, разве что не приплясывали на месте. Черненькая была обмотана желтым полотенцем, а ее подруга нарядилась в пляжную кепку, лихо развернутую козырьком назад. Больше на ней ничего не было.
– Мальчики! – игриво пропела она. – Пора на лечебные процедуры!
Кузя сразу смекнул, что это и есть обещанная крашеная блондинка, хотя волосы на голове девушки были скрыты фуражкой, а других на ее теле вообще не наблюдалось. Деловито прочистив ноздрю, он зашагал к ней, предупредив товарища:
– Эта – моя!
– Почему? – возмутился Гога.
– По члену моему.
Приблизившись к девушкам, он, не обращая никакого внимания на жеманничающую брюнетку в желтом полотенце, хрипло спросил:
– Как звать?
– Вика.
– Иди сюда, Вика.
– Погоди! – пискнула она, когда Кузя припечатал ее спиной к дубовой панели и вцепился в ее ягодицы с таким остервенением, словно намеревался разломить их пополам, как яблоко. – Сначала массаж!
– Это и есть массаж, – успокоил он девушку, приспуская плавки. – Проникающий.
Он навалился на Вику, тяжело задышал, заерзал, а через минуту шагнул назад.
– Так быстро? – не поверила она.
– Продолжение следует, – пообещал Кузя, озираясь по сторонам. – А где мой кореш?
– Подруга его в парную повела.
– Как зовут эту мочалку?
– Она не мочалка. – Вика надула губки. – Она Лиза.
– Мочалка Лиза, – поправил ее Кузя, первым шагнув в турецкую баню.
Помещение была доверху наполнено белым паром – таким густым, что его хотелось разгребать руками. Ощущая жар каждой клеточкой тела, Кузя пошевелил ноздрями, высморкался, чтобы лучше ощущать запахи, и спросил у смутно угадывавшейся рядом Вики:
– Что за духан, не пойму? Как в больнице.
– Эвкалипт, – пояснила она. – И всякие ароматические масла. Лично мне нравится.
– Лично мне однодуйственно, что тебе нравится, а что нет, – признался Кузя, а потом повысил голос: – Гога! Ты где? Ни фига не вижу.
– Здесь я… Давай сюда…
Щурясь в полумраке, Кузя перешагнул через валяющееся на полу желтое полотенце и увидел перед собой что-то вроде высокого ступенчатого помоста из полированных досок. Там и сям валялись разноцветные циновки, смятые простыни. На верхней полке переплелись две человеческие фигуры, среди которых опознать Гогину было не так-то просто. То ли он задавал жару мочалке Лизе, то ли она ему – сразу и не поймешь. Но Кузя почувствовал, что плавки опять сделались ему тесными, и оглянулся.
В первую секунду лицо Вики, стоявшей за его спиной, показалось ему напряженным или даже злым. Но, когда Кузя пригляделся к ней, она уже улыбалась до ушей.
– Что, не успел рассмотреть как следует? – Вика лукаво приподняла брови.
Они у нее были густые, плавно изогнутые, как крылья птички на детском рисунке. Ее лихо вздернутый нос покрылся мелкими бисеринками пота.
– Ты без купальника загораешь, что ли? – спросил Кузя, смерив ее изучающим взглядом с головы до ног. Ему становилось все жарче, уши горели, в груди скапливался сухой пар.
– Это уж как получится, – усмехнулась Вика со значением.
– Иди ко мне. – Кузя протянул к ней руку и призывно зашевелил пальцами, пока они не коснулись подавшейся вперед груди. Прихватив ее сосок собранными в щепоть пальцами, он недовольно спросил: – Только на кой хрен тебе сдалась эта фуражка дурацкая? Сними.
– Зачем?
– Затем. – Он сжал пальцы сильнее и покрутил сосок из стороны в сторону, как бы пробуя его на прочность.
Улыбка Вики сделалась вымученной, но она все еще бодрилась и даже пыталась сохранить игривые интонации в голосе.
– А по-моему, мне кепка очень даже идет, – заявила она, развернув головной убор на сто восемьдесят градусов и надвинув его на глаза. – Смотри, так лучше?
Теперь из-под козырька выглядывал только ее вздрагивающий подбородок, и Кузе вдруг захотелось поиметь девушку именно так, не видя перед собой никакого лица, а только тело. Оно уже лоснилось от пота,