в наших сердцах!..»
«Я не хочу, чтобы они жили там», – пробормотал Пинчук.
«Что?» – спросила Оксана, вцепившись в его рукав еще крепче.
«Я не хочу…»
Пинчук умолк, потому что слов не было.
Зато их хватало у посторонних.
Вслед за Лакрицыным выступил еще один оратор, потом еще один. Прочувственные речи абсолютно не затрагивали покойников. Их восковые лица выглядели более неживыми, чем все венки, траурные повязки и глиняные комья по краям могилы. Мальчики принадлежали какому угодно миру, но только не тому, в котором их хоронили. Их здесь не было.
«Разве никто, кроме меня, не замечает этого? – ужаснулся Пинчук. – Все кончено. К чему эта бессмысленная говорильня, когда Андрюши и Тараса больше нет? Кому нужны все эти фальшивые слова, постные мины, трагические заламывания рук?»
Оксана, похоже, испытывала те же самые чувства.
«Когда я умру, – прошептала она, – вели сжечь меня в топке крематория, а пепел развей по ветру. Чтобы никаких похорон».
«Когда ты умрешь, маленькая, меня уже самого испепелят и развеют, – еле слышно отозвался Пинчук. – Ты обратилась не по адресу».
Пинчук решительно встал и открыл дверцу шкафа, на самое дно которого он спрятал ключ от бара.
Бондарь появился в кабинете не только без единого звука, но и без стука. Как призрак.
– Черт, – буркнул Пинчук, проливший добрую треть только что наполненного стакана. Рукав рубахи моментально пропитался пахучим коньяком. Вытирая мокрые пальцы об штанину, Пинчук выругался снова. – Надо же, черт!
– Не к ночи будет помянут, – заметил Бондарь, подсаживаясь к столу.
– У вас ко мне дело?
– Разговор.
– Тогда давайте перенесем его на завтра, – предложил Пинчук. – Я не в настроении болтать языком.
– Разговор пойдет об Оксане, – сказал Бондарь, пропустив реплику мимо ушей.
– С какой стати? По-моему, вы приехали в Одессу не для того, чтобы обсуждать мою жену. Или я ошибаюсь?
– О ваших ошибках мы тоже должны поговорить.
– Вот как? – Пинчук повертел в руках стакан и поставил его на бар, не заботясь о том, что на полированной поверхности останется круглый отпечаток донышка. Пить ему расхотелось. Возникло совсем другое желание. Немедленно отправиться в сортир и попытаться извлечь оттуда выброшенный пистолет.
– У красивых, молодых женщин должны иметься очень веские причины для того, чтобы связывать свою судьбу с мужчинами, годящимися им в отцы. – Бондарь смотрел прямо в глаза стоящего напротив Пинчука. – Можно сколько угодно тешить себя иллюзиями, но таких причин, как правило, только две. Капитал немолодого избранника. Его социальный статус. Вы не знаменитый режиссер, не модный кутюрье. Следовательно, Оксану привлекает ваш капитал. Согласны?
– Дальше, – потребовал Пинчук.
– Дальше – хуже.
– Тогда тем более не стоит тянуть резину. Выкладывайте, ну.
Бондарь не спеша закурил и заговорил снова:
– Ради того, чтобы завладеть вашими деньгами, Оксана готова на все. Если понадобится продать вас с потрохами, она продаст. Если отыщется способ спровадить вас на тот свет, она спровадит.
– Кле-ве-та, – отчеканил Пинчук, рубя воздух ребром ладони. – Если вы пришли поговорить только об этом, то не смею вас больше задерживать.
– Сама по себе Оксана не опасна, – продолжал рассуждать вслух Бондарь, – но при наличии весьма решительно настроенных союзников она представляет реальную угрозу.
– Союзники? – Тембр пинчуковского голоса становился все более неприятным для слуха. – У Ксюши нет ни друзей, ни подруг. Она почти безвылазно сидит дома. Если уж вам охота рыться в чужом белье, то скажу больше: я лично позаботился о том, чтобы Ксюша не имела возможности сойтись с кем-либо чересчур близко. Намек ясен?
– Вы говорите о мужчинах…
– Конечно, о мужчинах! Кто же еще может быть?
– А я говорю о женщинах, – сказал Бондарь. – Точнее, об одной женщине. О посещающей ваш дом массажистке.
– Катерина?
– Она самая. Вы в курсе, что она отсидела срок за убийство?
– Откуда вам это известно? – нахмурился Пинчук. Его пальцы принялись нервно пощипывать то одну бровь, то другую.
– Я случайно улышал их разговор сегодня.
Бондарь умолк. Стоит ли продолжать? Если он признается, что стал свидетелем непристойной сцены в бассейне, то вряд ли его пребывание в доме продлится хотя бы на ближайший час. Рогоносцы нетерпимы к свидетелям своих унижений, и Пинчук не исключение.
Между тем Бондарю было необходимо оставаться в центре событий. Завтра днем он намеревался дождаться очередного визита массажистки и устроить ей допрос с пристрастием. Все указывало на то, что она работает на противника, используя Оксану как вольного или невольного осведомителя. Подозрения подтверждал тот факт, что Катерина Левыкина, она же Катька-Кобыла, недавно уволилась из фитнес- центра и проживала не там, где была прописана. Искать ее и устанавливать за ней слежку было некогда. А если Григорий Иванович, проведав про шалости супруги, не пустит завтра Катерину в дом, то она может вообще исчезнуть с горизонта.
– Слушать и подслушивать – две большие разницы, как говорят у нас в Одессе, – произнес Пинчук, грузно усаживаясь в кресло.
Что можно было возразить на это? Бондарь не знал. Извиниться за то, что он сунул нос, куда не следует? Выложить правду про сексуальные пристрастия его жены? Признаться, что Оксана намеревается посетить его нынешней ночью? Нет, никак невозможно. Честно говоря, Бондарю вообще хотелось забыть увиденное в подвале. Изнанка человеческих отношений никогда не казалась ему привлекательной.
– Я жду объяснений, – настаивал Пинчук. – Что за разговор произошел между Оксаной и массажисткой? Они беседовали обо мне?
«И о тебе, в том числе, – мысленно ответил Бондарь. – Только я немного что успел услышать, потому что наблюдать за лесбиянками оказалось выше моих сил».
– Обо мне? – повторил Пинчук.
– Нет. Обо мне.
– И что же? Вам не понравились отзывы в ваш адрес?
– Мне не понравилось, что Оксана общается с массажисткой, как с закадычной подругой, – осторожно сказал Бондарь. – Выбалтывает ей все, что не должно выходить за стены этого дома.
Пинчук перевел дух. Было заметно, что излишняя откровенность супруги беспокоит его мало.
– Женщины всегда делятся друг с другом сокровенным, – философски заметил он. – Такова их природа.
Бондарь досадливо поморщился:
– Да поймите же вы, наконец, Григорий Иванович! Нельзя посвящать Оксану в наши дела. Вспомните: меня пытались убить в «Пассаже», хотя моя фамилия не значилась в регистрационном журнале. О том, что я проведу ночь в номере Милочки, знали только она сама, вы, Оксана… и, скорее всего, массажистка, с которой она решила немного посплетничать. Неужели это вас не настораживает?
– Есть еще один человек, которому было известно, где и с кем вы ляжете спать.
