– Вот что, – решительно произнесла Тамара, – убирайся-ка ты с моих глаз долой. Смотреть на тебя тошно.
– Не суди о мужчинах по внешности, – сказал Гоги, выдвигая вперед маленькую круглую голову с оттопыренными ушами. – Когда я появился на свет, все врачи сбежались на меня посмотреть. И знаешь почему?
– Не знаю и знать не хочу.
– Напрасно. Уже тогда
– Пошел вон!
Тамара толкнула Гоги в грудь. Отступив на пару шагов, он обиженно воскликнул:
– Эй, что ты делаешь? Гляди, как бы потом не пожалела! Женщины, которые со мной спят, в один голос говорят, что я настоящий жеребец.
– Хорек ты, а не жеребец, – обидно засмеялась Тамара, наступая. – Трусливый вонючий хорек, к которому и прикасаться-то противно. – Она демонстративно вытерла руки листом бумаги и топнула ногой. – Брысь! Не порти воздух в помещении!
– Это ты после вчерашнего разговора с тем русским такой смелой стала? – злобно поинтересовался оттесненный в коридор Гоги. – Предупреждаю, подобное поведение тебе боком выйдет.
– Ну и пусть!
– Не корчи из себя героиню. Попадешь в жандармерию, там твою горячую голову быстро остудят.
– Пусть, – повторила Тамара.
– А ведь дружба со мной уберегла бы тебя от многих неприятностей, – забормотал Гоги вполголоса, озираясь по сторонам. – Подумай, ведь от меня многое зависит. Я мог бы сообщать куда следует, что ты лояльно относишься к власти и не позволяешь себе никаких сомнительных высказываний.
– А я вот позволяю!
– Но это же глупо!
– Зато честно, – упрямо сказала Тамара.
– Что ж, тогда иди, – предложил Гоги, бросив взгляд на часы. – Иди и повтори то же самое полковнику Тутахашвили. Наверное, он уже подъехал и ждет.
– Где?
– В машине у входа. Попросил меня вызвать тебя, потому что доверяет мне больше, чем телефону. – В Гогиных устах это прозвучало хвастливо.
– Что ему нужно? – спросила Тамара, невольно поежившись.
– Узнаешь.
Повернувшись к Тамаре спиной, Гоги собрался уходить, когда она заметила ремешок, торчащий из оттопыренного кармана его брюк. Быстрый взгляд на стол, где еще недавно лежал фотоаппарат, подсказал журналистке, что ее дела плохи, очень плохи. Стоит редакционному хорьку проявить похищенную пленку, и песенка Тамары спета. За снимки таинственного мертвеца из самовольно откопанной могилы можно мигом очутиться в тюрьме, а то и на том самом кладбище, где побывали вчера Бондарь и Тамара.
– Погоди, – вырвалось у нее.
Гоги, намеревавшийся повернуть за угол, неохотно обернулся:
– Чего тебе?
– Это правда, что ты сказал? – быстро спросила Тамара.
– Зачем мне врать? Полковник сказал, что подъедет к половине, а сейчас уже тридцать пять минут десятого. Поспеши. – Гоги отвернулся. – Сосо Тутахашвили не тот человек, чье терпение можно испытывать.
– Речь не о нем.
– А о чем?
Черные глаза Гоги настороженно сверкнули.
– Я про… – Тамара опустила голову, притворяясь смущенной.
– Ну?
– Эта история в роддоме… Ты не врешь?
– А, задело, значит, за живое, – напыжился Гоги. – Неудивительно. Когда я прихожу в баню, все мужчины прямо зеленеют от зависти. Ну и агрегат, говорят. Никогда не видели такого.
– Иди сюда, – шепнула Тамара, отступая в глубь комнатушки.
Потерявший ее из виду Гоги не замедлил появиться в дверном проеме:
– Что, крепость готова сдаться на милость победителя?
– Закрой за собой дверь и подойди поближе.
– Но полковник ждет!
– Я тоже, – страстно прошептала Тамара, взявшись обеими руками за подол юбки. – Скорее. Знаешь, сколько я живу без мужа?
Поколебавшись, Гоги все же решился. Выглянув в коридор, он аккуратно притворил дверь и приблизился к Тамаре, готовясь задрать ей юбку.
– Я сама, – предупредила она. – Обними меня.
Когда Гоги полез к ней с поцелуями, стало ясно, что никакой дохлой мыши или цыпленка при нем нет. Если таковые и были, то Гоги их сожрал, не потрудившись прополоскать после этого рот или почистить зубы.
– Ого! – сказала Тамара, прижавшись к нему животом.
– Это еще не «ого». Настоящее «ого» только начинается.
Самодовольная ухмылка исчезла с Гогиной физиономии, когда он сообразил, что Тамарин интерес к содержимому его штанов носит весьма специфический характер. Выдернув фотоаппарат из кармана Гоги, она ударила его в висок.
– Курва! – выругался он по-русски.
Тамара ударила сильней и продолжала размахивать фотоаппаратом до тех пор, пока сексот не вывалился из кабинета, прикрывая втянутую в плечи голову.
– Вор! – полетело ему вслед.
Он молча свернул за угол и скрылся из виду.
Переведя дыхание, Тамара вскрыла фотоаппарат и вытащила из катушки мгновенно посеревшую пленку. Ее трясло от пережитого волнения. Она больше не собиралась играть в опасные игры. В конце концов, у нее имелся любимый отец, больное сердце которого не выдержит, если дочь окажется за решеткой. Как можно было пойти на поводу у русского разведчика, сыгравшего на порядочности Тамары? Кто он ей и кто она ему? Никто.
Стоило Тамаре прийти к такому выводу, как, охваченная тоскливой злобой, она швырнула фотоаппарат об пол, а потом еще и прошлась по нему сапогами. Мысль о том, что Бондарь попросту использовал ее в своих целях и забыл, была невыносимой. Тем не менее, шагая к выходу из редакции, Тамара продолжала думать о нем и только о нем. Как, впрочем, все сегодняшнее утро.
– Ты заставляешь себя ждать, – укоризненно произнес полковник Тутахашвили, глядя прямо перед собой.
Он сидел за рулем трехтонного лимузина «ЗИЛ», конфискованного в правительственном гараже через пару часов после свержения Шеварднадзе. Спохватись Тутахашвили немного раньше, он успел бы обзавестись современной специномаркой дипломатического класса, но соратники по борьбе оказались более расторопными. Лучшие кабинеты, квартиры и дачи тоже расхватали всякие чересчур шустрые министры без портфелей, однако Сосо Тутахашвили не подавал виду, как это его задевает. Он знал, что скоро настанет его время. Главное, дожить до своего звездного часа, а с этой точки зрения бронированный «ЗИЛ» был предпочтительней, чем шикарный с виду, но вполне пулепробиваемый «Мерседес» или «БМВ».
Кроме того, цвет антикварного автомобиля удачно гармонировал с новехонькой униформой шефа тбилисской жандармерии. Черное с серебром – красиво и со вкусом. Портные, готовившие эскизы и выкройки, не зря просмотрели все серии фильма «Семнадцать мгновений весны». Это было сделано по настоянию Тутахашвили, и он остался доволен результатом. Новая форма воодушевляла его на подвиги, а прозвище Черный Полковник вовсе не представлялось ему обидным.
