Если завтра не наступит

вовсе не счастливые идиоты, а просто счастливые люди, умеющие радоваться жизни.

Счастливые ли? Умеющие радоваться или просто ржать при просмотрах бесконечных комических телешоу?

Лиззи померещилось, что вопросы были заданы спутником, но его губы были плотно сжаты, а устремленный вперед взгляд не отражал ничего, кроме сосредоточенности и отчуждения.

Лиззи вздохнула. По правде говоря, она никогда не была непрошибаемой оптимисткой, которой привыкла представляться на людях. Да и среди ее знакомых не имелось ни одного человека, который бы не прибегал к услугам психиатра. Несмотря на рот до ушей, все американцы поголовно боялись чего-либо, и эти фобии преследовали их с детства до глубокой старости.

А что, если болезнь или увольнение не позволит выплачивать проценты по кредитным ставкам? Или правительство повысит налоги? Или в дом заберутся черномазые грабители, которые не только отберут деньги, но заодно искалечат, измордуют, изнасилуют? Завтра можно потерять хорошую физическую форму, послезавтра – работу, затем – дом, автомобиль, приятелей, уважение окружающих. Каждый американец ходит по тонкому льду над бездонной пучиной подсознательных страхов. Они панически боятся, что фаст- фуд повредит их здоровью, что сосед зарабатывает больше денег, что у них рак, СПИД, сибирская язва, таиландский грипп.

Одинокие американцы боятся, что никогда не найдут спутника жизни, женатые – что спутник жизни с ними разведется, разведенные – что адвокат экс-супруга разорит их до нитки и пустит по миру. Лиззи вспомнила своих родителей, с губ которых не сходили лучезарные улыбки… выглядевшие искренними лишь до тех пор, пока не заглянешь в их глаза. Пока не задумаешься, сколько денег они тратят на всевозможные сигнализации, страховки, личных психиатров, сексопатологов, консультантов по вопросам брака.

Взглянув в зеркало, Лиззи обнаружила, что за неполных два дня ее щеки запали, а между бровями пролегла вертикальная морщинка, которой прежде там не было. Вот так новости! Что скажут коллеги и знакомые, когда увидят ее в таком виде? Лиззи заставила себя улыбнуться. Депрессия – это нечто вроде заразной болезни, и показываться с ней на людях не принято. В лучшем случае они посоветуют попринимать таблетки или пройти курс витаминной терапии. В худшем – отвернутся, сочтя Лиззи жалкой неудачницей, с которой нельзя иметь дела.

Ну и пусть, неожиданно для себя решила она. Пошли они все к черту! То, что казалось вчера необыкновенно важным, вдруг потеряло значение. Как платье для выпускного бала, из которого вырастаешь. Наступает взрослая жизнь, которая состоит отнюдь не из праздничных вечеринок. Какого же дьявола тогда улыбаться с утра до вечера? Чему радоваться?

Даже если есть чему, то радость совсем необязательно должна проявляться в соответствующем выражении лица. Тем более что за последнее время Лиззи открыла для себя совершенно новый тип счастья.

Счастья, от которого хочется не столько смеяться, сколько плакать.

Она в тридцатый или в пятидесятый раз повернулась к Бондарю, но он в тридцатый или в пятидесятый раз сделал вид, что не замечает ее ищущего взгляда. Подавив горький вздох, Лиззи заставила себя сосредоточиться на управлении малолитражкой.

Встречные легковые машины попадались на пути редко, зато приходилось то и дело разъезжаться с неуклюжими автобусами, выглядевшими так, словно они отправились в рейс прямиком со свалки. Некоторые из них преодолевали крутые подъемы с помощью неприхотливых пассажиров, подталкивающих их сзади. Другие автобусы стояли неподалеку от речушек: пока водитель заливал воду в радиатор, люди рассаживались на обочине, обстоятельно закусывая и толкуя о своем житье-бытье. Казалось, их нужно силой запихивать на места, чтобы продолжить путь. Когда Лиззи, уставшая от затянувшегося молчания, высказала это предположение вслух, Бондарь ответил:

– Не то чтобы силой, но и не без уговоров.

– Развье они не торопьятся? – удивилась американка.

– Куда?

– Не знаю. Куда-нибудь.

– Здешние жители нигде не работают, а потому спешить им некуда, – пояснил Бондарь. – Минут через тридцать дорога вообще опустеет. После двух часов дня транспортное сообщение на Кавказе фактически прерывается. – Он кивнул на проплывающую мимо деревушку. – Взгляни на этих мужчин. Время для них остановилось. Месяц за месяцем, год за годом сидят на корточках и обсуждают каждую машину, которую видят. Вылитые разбойники с большой дороги, но если попросить их показать дорогу, то они охотно подсядут в машину и проводят нас до нужного места. – Бондарь усмехнулся, качнув головой. – А потом поплетутся обратно пешком, гордо отказавшись от вознаграждения. Странный народ. В характере грузин загадочным образом сочетается воинственность и добродушие, алчность и щедрость. Если хочешь заиметь верного друга, который никогда не предаст, – ищи его на Кавказе. Но здесь же легко нажить себе заклятых врагов, каждый из которых, не задумываясь, всадит тебе нож в спину.

– Ты говорьишь так… так красьиво, – восхитилась Лиззи. – Мне нравьица слушать тебья.

– В таком случае помолчу, – сказал Бондарь, – чтобы ты не отвлекалась.

Развернув карту, он попытался сориентироваться на местности, но за отсутствием дорожных указателей это было невозможно. Пришлось высмотреть одинокого чабана на пригорке и сходить к нему. Овцы равнодушно посмотрели на Бондаря и продолжили щипать по-летнему зеленую травку. Косматая овчарка бросилась было на него с яростным рычанием, но, подчиняясь оклику чабана, затормозила всеми четырьмя лапами и улеглась на брюхо. Лишь сверкание желтых глаз выдавало ее истинные чувства.

Будь ее воля, овчарка разорвала бы чужака на кусочки, но, встретившись с ним взглядом, она неожиданно для себя зевнула и зажмурилась, уронив голову на передние лапы. Ей вдруг стало ясно, что не только хозяин способен внушать уважение. Некоторые незнакомые мужчины тоже. И когда Бондарь, переговорив с чабаном, зашагал обратно, овчарка проводила его долгим-долгим взором, в котором угадывалась явная симпатия, смешанная с затаенной тоской.

57

Уступив спутнику место за рулем, Лиззи с интересом следила, как он справляется с управлением незнакомой машиной. Это получалось у него так естественно, словно он всю жизнь ездил именно на «Рено Клио». Хотя, по мнению американки, малолитражка плохо соответствует его характеру.

Бондарь вел машину со скоростью пятьдесят-шестьдесят километров в час, чтобы не тратить время на торможение при бесконечных поворотах. Он сидел совершенно прямо, почти касаясь макушкой потолка, а его лицо казалось окаменевшим. Налюбовавшись его профилем, Лиззи выглянула в окно и подумала, что если бы она была художницей, то непременно нарисовала бы Бондаря на фоне сурового горного пейзажа. Отвесные скалы, затянутая дымкой пропасть и далекие пики, тонущие в облаках. Зеленый автомобильчик, в котором они сидели, казался здесь неуместным. Хрупкая игрушка, затерявшаяся среди колоссальных каменных нагромождений. Лиззи представилось, что вот-вот из какой-нибудь пещеры высунется циклоп или древний ящер. Случись такое, она, разумеется, перепугалась бы, но не удивилась. Все, буквально все возможно в этих краях.

– Далеко еще ехать? – спросила Лиззи, сверяясь с часами. До захода солнца оставалось часа два – два с половиной, и ее совершенно не прельщала перспектива возвращаться по пустынной дороге в полной темноте.

– Километров сорок пять, – ответил Бондарь, не повернув головы.

Сейчас, когда утренние забавы ушли в прошлое, Лиззи верилось с трудом в то, что этот мужчина держал ее в объятиях и умел быть не просто ласковым, но и по-настоящему нежным. Куда это все подевалось. Бондарь становился все более отчужденным и далеким. Он сидел совсем рядом, однако между ним и Лиззи образовалось нечто вроде невидимой стены. Нужно было во что бы то ни стало разрушить эту преграду.

– Эй, ты здесь? – Рука Лиззи неуверенно прикоснулась к плечу, затвердевшему под кожаной курткой.

– Куда я денусь, – грубовато откликнулся Бондарь.

Машину затрясло на камнях, осыпавшихся на дорогу. Лиззи уронила руку на сиденье.

– Ты получил свое, и тепьерь я тебе совсьем не нужна, – с горечью заключила она.