Если завтра не наступит

угощение.

Угощением с высоты птичьего полета представлялась Вероника.

Мало ли что может произойти с городской жительницей в горах? Напорется на медведя, наступит на медянку, сверзится в расщелину, сломает ногу на скользких камнях при переправе через горный ручей…

Гриф был невозмутим и терпелив.

Вероника, за которой он следил, начинала паниковать.

Не рискнув идти прямо по дороге, где можно было наткнуться на джип возвращающегося домой Гванидзе, она долго двигалась параллельным курсом, продираясь сквозь подлесок, но закончилось это печально. Шоссе свернуло куда-то влево, и когда Вероника спохватилась, то было поздно. Она заблудилась. А попытавшись вернуться обратно, очутилась вообще непонятно где.

Причина собственной оплошности была вполне очевидна, однако устранять ее Вероника не стала.

Причина заключалась в двух флягах армейского образца, наполненных из бочки в подвале. Сначала идти с ними на поясе было трудновато, но постепенно дело наладилось. Опустев наполовину, одна фляга заметно полегчала. Правда, заметно потяжелели израненные ноги Вероники, но это ее не останавливало. Хмель, ударивший в голову, придавал ей решимости и помогал не думать об опасностях, поджидающих на пути. Она полагала, что не думать об опасностях – это хорошая идея. Глупо, конечно, но кому и когда умные мысли приходили спьяну?

Во всяком случае, Вероника упорно продвигалась вперед, а это уже было немало. Мужская одежда сидела на ней, как на пугале, туфли хлопали по пяткам, брюки жали в поясе, высокий ворот свитера натирал подбородок. Она долго колебалась, прежде чем напялить на себя тряпье любвеобильного армянина – гораздо дольше, чем перед тем, как решиться на убийство. Но мужчины, с которыми Вероника встречалась в последнее время, не оставляли ей выхода.

Похоже, здесь, на Кавказе, у них не было других развлечений, кроме как насиловать, бить и резать. Этот недомерок с перочинным ножиком, он тоже полез к пленнице со стандартным джентльменским набором. Что ж, сам напросился. Вероника не виновата. Ее вынудили.

Остановившись, она запрокинула голову, утоляя жажду вином. Сделав последний глоток, тяжело задышала, гримасничая. Воспоминания о предсмертных хрипах армянина вызывали позывы рвоты. Вероника никогда не думала, что способна на такое. Всю оставшуюся жизнь она будет вспоминать вывалившийся язык умирающего. И вряд ли когда-нибудь прикоснется к баклажанам. Не напрасно же в народе их называют «синенькими».

Прихрамывая, она двинулась дальше, доверившись интуиции. Ступни дико болели, раскалывалась голова, желудок шумно протестовал против выпитого натощак спиртного. Надо было ехать на «Волге» с шашечками, но у Вероники, выбравшейся во двор, не хватило духу вернуться в подвал за ключами. Мертвец, он ведь никогда не бывает окончательно мертвым. Он ждет, пока убийца вернется на место преступления, а уж тогда…

Бр-р! Вздрогнув, Вероника ускорила шаг.

«Зачем ты торопишься? – насмешливо спросил уже прилично набравшийся внутренний голос. – Там, куда ты направляешься, нет ничего, кроме непролазной чащи, колючих кустов, глубоких ущелий, крутых склонов. Ты выбьешься из сил, ты отчаешься, ты будешь звать на помощь, но никто тебя не услышит. На сколько тебя хватит? Как долго ты протянешь? Ночи сейчас холодные, и ты наверняка заработаешь воспаление легких, уснув на сырой земле. А если не подохнешь от простуды, то рано или поздно наступит смерть от истощения. Голодная смерть».

«Зато я не умру от жажды», – сказала внутреннему голосу Вероника, приложившаяся к фляге. Каких- нибудь два глотка – и алюминиевая посудина опустела. Размахнувшись, Вероника швырнула ее в куст ежевики и поискала глазами местечко, подходящее для того, чтобы справить малую нужду. Вроде бы ни одна живая душа не могла видеть ее, раскорячившуюся на прогалине, и все же нормы жизни в цивилизованном обществе сохраняли силу и здесь, в глухом лесу.

Спустившись в пологий овражек, Вероника неуклюже расстегнула ремень, ширинку, присела, просунула свободную руку между ног и стащила мужские брюки, надетые на голое тело. Линия огня была свободна. Поднапрягшись, Вероника пустила струю, шипящую так, словно она писала кипятком. Облегчившись, она огляделась, чтобы найти что-нибудь, чем можно подтереться.

Трава показалась ей чересчур жесткой, поэтому она стиснула в кулаке стебель неизвестного растения, провела рукой снизу доверху и обзавелась целой жменей прохладных темно-зеленых листьев. Вытерев ими промежность, Вероника бросила скомканные листья под ноги, взялась за пояс брюк и приготовилась натянуть их, когда нестерпимое жжение между ног заставило ее согнуться пополам.

– Ой, мамочки!

В глазах помутилось от выступивших слез. То ли Вероника воспользовалась крапивой, то ли ей попалось какое-то другое опасное растение, но усиливающееся жжение швырнуло ее на колени. Правая рука тоже пылала, но это ощущение не шло ни в какое сравнение с пожаром между бедрами и ягодицами. Свернув колпачок с фляги, Вероника принялась поливать себя вином, поскуливая, как искусанный осами щенок. Когда ей полегчало, она сделала несколько жадных глотков, после чего спросила, глядя вниз:

– Ну что, кукушечка моя, кажется, докуковались мы с тобой?

Само собой, никакого ответа не последовало. Вздохнув, Вероника промокнула себя краем свитера, застегнула штаны и задрала голову, намечая дальнейший маршрут.

60

Северный склон ложбинки, в которой она справила малую нужду, оказался куда круче южного, по которому она спускалась. Но она вскарабкалась наверх, хватаясь за растущие на склоне сосенки.

Идти мешал густой подлесок, то и дело приходилось огибать ощетинившиеся шипами кусты, кроме того, подъем по относительно пологому склону отнимал много сил и сбивал дыхание. Останавливаясь, Вероника машинально поглаживала притороченную к поясу флягу, но пить не спешила. Недавнее утверждение о том, что она не умрет от жажды, больше не казалось хоть сколько-нибудь забавным. В лесу можно было погибнуть от чего угодно. Десятки смертей, на выбор. И обмануть все – задача почти невыполнимая.

– Господи, выведи меня отсюда! – взмолилась Вероника.

Небо, на которое она посмотрела, ни капельки не изменилось. Не проглянул сквозь облака сострадательный лик, не возникли на них письмена с указанием правильного маршрута. Единственное, что заметила Вероника, так это изменившуюся окраску небосвода. День клонился к вечеру. К вечеру, за которым последует ночь, таящая в себе еще больше опасностей.

Путь сорвавшейся с места Веронике преградило огромное упавшее дерево, слишком толстое, чтобы перелезть через него. Идти в обход не хотелось. Увидев просвет под покрытым мхом стволом, Вероника легла на живот и втиснулась туда. Продвигаясь ползком, она уже преодолела полпути, когда под ее рукой что-то шевельнулось. Вероника посмотрела вниз и увидела лоснящуюся толстую змею, ползущую сквозь прошлогоднюю листву. В тот же момент все мысли растворились в безмолвной слепящей вспышке отвращения и ужаса. Кожа покрылась пупырышками, как у мороженой курицы, горло перехватила невидимая удавка. Вероника вздрогнула и, извиваясь всем телом, точно как змея, дала задний ход.

«Пронесло, – пульсировало в мозгу. – Пронесло, пронесло, пронесло». Отвратительная тварь давно исчезла, а ужас остался. В лесу всегда хватает живности, которая охотится за заблудившимися путниками.

Особенно за путниками женского пола, которые даром теряют время, вместо того чтобы выбираться из чащи.

Собравшись с духом, Вероника двинулась в обход упавшего дерева, подозрительно оглядывая заросший мхом ствол и ковер из прелых листьев, стелющийся под ногами. Дыхание со свистом вырывалось из ее груди, на лбу билась жилка, между ногами свербело. В голову лезли мысли о том, что дальнейшие усилия бессмысленны. Лучше допить вино, свернуться на земле калачиком и прекратить сопротивление. Будь что будет.

Вероника застыла, зажмурилась и прошептала:

– Не паникуй. У тебя все в порядке. От тебя требуется только одно: сохранить хладнокровие и топать вперед. Рано или поздно ты обязательно услышишь голоса людей или шум машин, едущих по дороге.

Собственный голос придал ей уверенности, и настроение у нее заметно улучшилось. До тех пор, пока в