– На этом заседание нашего маленького благотворительного общества считается закрытым, – объявил Бондарь, которому не терпелось избавиться от угнетающего женского общества. – Счастливого пути… Я позвоню, – произнес он, прикладывая указательный палец к раскрывшемуся рту американки. – Позвоню, будь уверена. «Если не забуду номер, – подумал он, осторожно выбираясь из машины с лучезарной улыбкой на губах. – Случается, даже самая безупречная память подводит. Особенно, когда мозгу отдан соответствующий приказ. Подсознание само сотрет продиктованные цифры. Нужно только ему не мешать. С глаз долой – из сердца вон, не так ли?»
– Я не собьираюсь ждать, – строптиво заявила Лиззи, высунувшаяся в окно. – Мне извьестен твой номьер, я буду звоньить, я буду слать SMS…
– Тогда я спокоен. – Бондарь поднял руку в прощальном жесте. – Пересаживайся за руль, разворачивайся и… с богом.
По его мнению, «с богом» подходило случаю лучше, чем «скатертью дорога».
– Спасибо вам за все, – с чувством крикнула Вероника из глубины машины. – Хотела бы я знать, кто вы такой на самом деле!
«Не приведи господь», – подумал Бондарь.
– Счастливого пути, – сказал он.
Веронике этого показалось мало.
– Кто вы? – спросила она.
– Так с ходу не объяснишь, а вам нужно поторапливаться, милые дамы. – Включая улыбку за улыбкой, Бондарь почувствовал, что у него начинает сводить скулы от напряжения.
К его облегчению, «Рено» наконец приглушенно заурчал и выплюнул в вечерний воздух первую порцию сизой гари. Он сунул руки в карманы куртки и сделал первый шаг, когда его остановил взволнованный окрик:
– Женя!
– Что? – Набор улыбок Бондаря был не бесконечен. Он нахмурился.
– А вещи? – спросила приподнявшаяся над крышей автомобиля Лиззи. – Ведь наши вещи остались в отеле.
Именно так она и выразилась:
Бондарь пощупал нагрудный карман, в котором хранились документы, деньги и конверт с уликами против Давида Гванидзе. Заставил себя расщедриться на еще одну улыбку, последнюю. И крикнул:
– Пусть моя сумка хранится у тебя.
– В качьестве залога, да? – просияла Лиззи.
– Ага, – кивнул Бондарь. – Мы ведь не прощаемся.
– So long, Jenia!
– So long, miss Lizzie.
– See you!
– Конечно, увидимся. Пока!
В сцене прощания пожелала принять участие вконец захмелевшая Вероника, но Бондарь уже сделал обеим дамам ручкой и стремительно двинулся прочь. Хорошо, что они не видели резко изменившегося выражения его лица. Потому что он больше не походил на человека, способного терпеливо выслушивать женские глупости, радостно скалясь при этом.
Перевоплощение было стремительным и необратимым. Бондарь шел по тропе войны – той самой пресловутой тропе, которая вела его все эти годы. Трус, заглянувший в его глаза, поспешил бы уступить дорогу. Храбрец схватился бы за оружие или приготовился защищаться каким-либо иным способом. Ну а Бондарь… он просто шагал вперед. Туда, где еще до полуночи неминуемо должна была пролиться кровь. Хорошо бы чужая, однако другой вариант не исключался тоже.
Каждый фазан желает знать, где сидит охотник
Дом выглядел весьма внушительно и добротно, словно проживал в нем не отпетый головорез, а коммерсант средней руки или ушедший на покой чиновник какого-нибудь министерства. Двухэтажный, с балконом, крытый жестью, он молчаливо возвышался над Бондарем, как бы предлагая убираться подобру-поздорову.
Возле крыльца разлеглись три черных с коричневыми подпалинами щенка. Они настороженно следили за человеком, беспрестанно почесываясь и кусая блох. Как только он шагнул вперед, щенки вскочили и пустились наутек. Никаких других признаков постороннего присутствия Бондарь не обнаружил.
Он качнул лестницу, приставленную к балкону. Судя по рассказу Вероники, она выбралась из дома именно по этой лестнице, а установил ее таксист, скорее всего намеревавшийся обворовать Гванидзе. Брошенную таксистом «Волгу» Бондарь уже отогнал подальше, припрятав в кустах. Оставалось решить, что делать с лестницей. Не долго думая, Бондарь отнес ее к ограде, вдоль которой тянулась линия примятой травы, и положил набок, надеясь, что в темноте хозяин дома не заметит, если положение лестницы слегка изменилось.
До наступления ночи оставалось около часа. Убедившись, что дорога пуста, Бондарь подошел к углу здания и легко вскарабкался наверх, используя в качестве опоры глубокие швы кладки. Забравшись на балкон, он проскользнул в спальню, спустился вниз и заглянул в подвал. Увиденное здесь полностью соответствовало рассказу певицы. Не теряя времени даром, Бондарь поспешил наверх, откуда можно было следить за дорогой. Быть застигнутым врасплох – плохо, но быть застигнутым врасплох без оружия – смерти подобно. Тем не менее шастать по кухне в поисках ножа или топорика для разделки мяса Бондарь не стал. Вместо этого он тщательно осмотрел балкон, оценил его высоту и прикинул, сколько шагов потребуется сделать хозяину дома от машины до двери.
После чего оставалось только ждать и надеяться, что планы Гванидзе и его сообщников не изменились.
Наступление ночи застало Бондаря дремлющим в старом плетеном кресле, стоявшем на балконе. Каждые две-три минуты он открывал глаза, вслушиваясь и вглядываясь в темноту. Так отдыхают сторожевые псы и волки, а Бондарю частенько доводилось бывать в шкуре и тех, и других.
Теплый южный ветер пригнал из-за гор пышные облака, но луну они не скрыли – она проглядывала сквозь небесные прорехи где-то за левым плечом Бондаря. Это его вполне устраивало. Балкон оставался в густой тени дома, тогда как двор и прилегающая территория были залиты молочным светом. Все, что виднелось вокруг, было или черным, или серебристым. До тех пор, пока вдали не вспыхнуло золотистое мерцание фар.
– Добро пожаловать домой, ублюдок, – пробормотал Бондарь, откатывая воротник свитера.
Две дырки, пропаленные сигаретой, превращали шерстяной ворот в маску, скрывающую лицо. Чтобы не выдать себя белеющими в темноте руками, Бондарь сунул их в карманы куртки. Теперь его черная фигура сливалась со спинкой кресла. Ограждение балкона создавало дополнительную маскировку. Гванидзе никак не мог обнаружить присутствие непрошеного гостя, если только ему не вздумается посветить на балкон фонариком. Такое могло произойти, но было маловероятно. Во всяком случае, в это хотелось верить.
Через несколько минут до ушей Бондаря долетел рокот мощного двигателя, а потом во мраке возникли два хищных проблеска фар. На подъездной дороге возникла темная махина, по мере приближения превращающаяся в джип, тяжело переваливающийся на ухабах. Миновав распахнутые ворота, он остановился. Мотор заглох. Стало тихо. Озаренный фарами двор выглядел таинственно и потусторонне. Мужская фигура, спрыгнувшая на утоптанную землю, была под стать автомобилю – грузная, массивная, она некоторое время не двигалась с места. Бондарь тоже застыл, уподобившись статуе.
Прозвучал характерный щелчок передернутого затвора. Мужчина выключил фары, но в полную темноту двор не погрузился, поскольку луна продолжала исправно освещать окрестности.
Бондарь затаил дыхание. Мужчина сделал несколько шагов вперед и опять остановился. Казалось, он учуял опасность. Нетрудно было представить, как шевелятся его ноздри, как бегают по сторонам глаза, как нервно подергиваются губы. Рассмотреть как следует лицо мужчины не удавалось, но Бондарь не сомневался, что видит перед собой Давида Гванидзе собственной персоной. Бандита выдала косолапая походка и густая борода до середины щек. Чака-медведь. Нодар Ахметович Шалаев. Палач и убийца, воротившийся восвояси после дел неправедных.
Мышцы Бондаря рефлекторно напряглись, но он сохранял полную неподвижность. Справиться голыми
