стерла с ее лица следы времени, убавив почти полвека. Стало ясно, что в молодости она была настоящей красавицей.
- Дрова во дворе, топор там же.
- У меня свой... - я запнулся не зная как ее назвать, Дед не сказал как ее зовут.
- Пелагея Дмитриевна, мальчик, так меня здесь зовут.
- А там? - помимо воли вырвалось у меня.
Она нахмурилась, хотела что то сказать, но вместо этого улыбнулась.
- А тебя как зовут?
- Максим. - Неожиданно для меня самого, сказал я.
Она отшатнулась от меня, одной рукой вцепившись в ворот платья, костяшки другой побелели - так сильно она стиснула дверной косяк. Уроки Деда не прошли даром, я видел все вокруг, подмечал каждую мелочь. И как в глубине вмиг посветлевших глаз блеснули слезы, и как она потянулась ко мне, совсем не старческой рукой с тонким запястьем, но сдержалась. На миг посветлевшие глаза вновь потемнели и стали непроницаемыми. Я ничего не понял.
- Вот, значит, как? - она слабо улыбнулась, - Закончишь, заходи чаю попьешь.
Я кивнул, и пошел рубить дрова, спиной еще долго чувствуя ее взгляд. Но оглянуться и посмотреть, смотрит ли она, я почему-то стеснялся.
С дровами я расправился быстро, после Дедовых тренировок это было просто. Колун весело взлетал в еще темное небо и с хрустом разрубал березовые полешки. От привычной работы мандраж, трясший меня, прошел. Разницы, на ментальном уровне, между деревней и дедовым хутором я не почувствовал. В голове было тихо, вокруг тоже, лишь побрехивала собака на соседнем дворе, да трещали раскалываемые дрова. Закончив махать топором, я споро перетаскал поленья в пристрой. Коровы я, кстати, не обнаружил, как и какой-либо другой живности.
Легонько стукнул, в резной наличник. - Я закончил, Пелагея Дмитриевна.
Дверь, тихо скрипнув, отворилась. Хозяйка поманила меня рукой. Пройдя темные сени, я шагнул горницу - назвать открывшееся мне помещение комнатой было невозможно. Она была почти пуста, несколько лавок да большой деревянный стол. Повсюду были расставлены горящие свечи, с высокого потолка, теряющегося в полумраке, свисали пучки трав. А запах, пахло как на весеннем лугу, десятки ароматов сливались в один. Терпкий и пряный, он навевал мысли о детстве.
Пелагея Дмитриевна, налила мне густого, травяного чая. Глиняный чайник, с отваром, был почему-то расписан иероглифами. Теплая, той же глины что и чайник, чашка приятно согревала озябшую ладонь.
Я пил, исподтишка, поверх чашки разглядывая горницу. Напротив входной двери, в окружении икон висело большое распятие.
- Не стесняйся, - хозяйка поймала мой заинтересованный взгляд, обвела рукой горницу, - осмотрись.
Я почему-то еще больше засмущался, и постарался побыстрее допить чай. Не смотря на то что вкус был непривычным, он мне понравился. Допив, я поднялся.
- Я пойду, Пелагея Дмитриевна, пора мне.
- Подожди, - она перехватила меня за рукав, - возьми, Дед просил.
В руках у меня оказалась завернутая в белую тряпицу крынка.
- Там, молоко, - она запнулась, - приходи еще.
Я вдруг почувствовал вину перед ней, и быстро распрощавшись, поспешил выйти во двор...
Глава 8.
О встрече с Пелагеей Дмитриевной и за событиями, последовавшими за этим, Максим в своем рассказе умолчал. Незачем Крюкову это знать, совсем незачем. Пелагея не Дед, найти ее хоть и не легко, но можно. А она, как ни кто другой, заслужила малую толику спокойной жизни. То, что ее взяли бы под плотную опеку, расскажи он об их отношениях, Максим не сомневался. А так нет человека, нет проблемы.
- Значит, работа в поле прошла успешно? - Иван, за время рассказа, успел доесть, и теперь сидел, откинувшись спиной на подоконник, вертя в руках, словно готовый к броску нож, чайную ложку.
- Да успешно, в конце июля я покинул Деда.
Крюков покивал головой, - Да, примерно с этого момента, ты и появился в поле зрения, нашего ведомства.
- Ведомства? - Максим, внезапно разозлился.
- Да что ты кипятишься? - Крюков поморщился. - Конечно контора, государственная служба, ты думал с ЧОПом дело имеешь? Тут все серьезнее, гораздо серьезнее, - добавил он.
- Рассказывай, с кем я имею дело, кто стоит за тобой, иначе... - ярость перла из него наружу, заставляя терять осторожность.
- Иначе что? - Иван, тоже начал заводиться, - Молнией меня шарахнешь. Этим как его, фаерболом кинешь?
- Нет, - Максим прикрыл глаза, приводя чувства в порядок, - просто никаких дел с вами иметь не буду. И вы меня не сможете заставить.
- Таки и не сможем? - сидевший напротив иронично изломил бровь.
- Смогли бы, давно заставили, а не разводили бы во круг меня разные политесы.
- Время, всегда времени не хватает. Сломали бы мы тебя, как миленького, не сейчас так через месяц или через год, но времени нет. Да и не хочу я силового контроля.
- Не стыковка у тебя, гражданин начальник, то ты говоришь что простой исполнитель, то решаешь с кем договариваться а кого давить. Ты уж решись кто ты, простой винтик в государственной машине, или руководитель, ну тот... кто рукой водит. Рука ты или перчатка, а? - Максиму так и не удалось взять под контроль свои эмоции. Он давно привык быть игроком, а не игрушкой. А тут им так пытаются вертеть. Превращение из кошки в мышку, злило и раздражало.
- Умен, бродяга. Вот по этому я и хотел договориться по хорошему. Умных не так много, и с ними приятно работать. - Крюков, улыбнулся и начал рассказывать...
...Когда мутная волна перестройки, захлестнула страну, она вместе с демократическими ценностями, свободой слова и пустыми полками магазинов принесла в страну и интерес ко всему странному, необъяснимому и мистическому.
Оказалось, что страна наводнена всевозможными колдунами и экстрасенсами. В первое время, как- то еще удавалось удержать эту волну, но в начале девяностых, после развала союза дело приняло уже совсем дурной оборот. Маги - черные и белыми, фиолетовые и прочей расцветки, вплоть до радужной, ведьмы, знахари, костоправы, травницы и прочая нечисть полезли изо всех щелей. Народ отвыкший верить в Бога, готов был поверить во что угодно. И верил! По всей многострадальной Руси как тараканы плодились секты, как самопальные - местного разлива, так и забугорные. За тоталитарными сектами, пришли Восточные учения, за ними - проповедующие 'новые знания'. Оккультные секты сменялись откровенно сатанинскими. Все это смешивалось в какую-то абсолютную вакханалию и беспредел. У простых людей была выбита почва из под ног. Вера в светлое будущее ушла, в Бога еще не пришла, а веры в себя, в свои силы не было. Многочисленные 'Виссарионы' вещали с площадок ДК и школьных актовых залов. Казалось, простые люди как слепые овцы готовы были идти за любым, кто им обещал здоровье, любовь и внимание.
Как будто России было мало политического, экономического и криминального беспредела. Нечисть,
