А голова старухи была, словно, тот еще мешок с отрубями, а во рту торчал огурец. Одинокий пополз дальше котом. Случай. Нет, рано!
Перед входом в театр сидит птица. Птица голубая. Птица встает, ноги птицы в земле. Птица взлетает вместе с Землей. Единственное средство для птицы – обрубить птице ноги.
– Кто-нибудь, отрубите птице ноги!
Взывает к одинокому вошедшему случай. Случай стал человеком.
Представление начинается. Зрительный зал разделен на три части двумя продольными проходами. На сцене спиной к залу стоит мужчина в черной тунике и с черным зонтом в правой руке. На спине написано «Царь…», имя неразборчиво. В глубине сцены лицом к человеку и зрителям зеркало стоит. В зеркале отражается красная роза. Человек-царь подходит к зеркалу, берет отраженную розу, и зеркало превращается в женщину. Женщина в белых одеждах. Женщина смущена и вся сверкает. Пол сцены окрашен черным.
Вечность продолжается представлением с превращениями и сатурналиями. В белых одеждах женский хор четырежды выходит на сцену. «Белянки» выходят, собирают невидимые цветы. Они рвут невидимые букеты, делают невидимые венки. Во время невидимого веселья начинают вразнобой декламировать стихи. В разной тональности и ритме, иногда хором, иногда две или три, или четыре «белянки». Иногда только одна «белянка» читает. Иногда несколько «белянок» ведут разные партии.
На билетах в театр написано: «На спектакль допускаются мужчины в костюмах желательно темного цвета».
Последняя сцена. В несуществующем саду мужчина и женщина подняли яблоко с земли. Говорит мужчина: «Любимая, Земля высасывает очень скоро сладость упавшего яблока. Упавшее надо поднять». Мужчина подает розу женщине; женщина возвращается в зеркало, но мужчина превращается в иное зеркало, которое напротив. Стоят напротив два зеркала.
Темно. Чмокающий звук. По сцене пробегают одноногий, сторож, меркнет статуя. И темно. Затем полный свет и люди зала вдруг видят себя в бесчисленных зеркалах. Себя бесчисленных. Все стало зеркалом: стены, потолок, пол, занавес, и лишь люди пока не отражают. Но, как долго продлится «ПОКА», люди не ведают. Начинается паника. Люди боятся и бегут. Позорно бегут, а не разбивают зеркала.
Так рассказывал «полиглот». Я пообещал прийти и побить зеркала. Конечно, у меня нет темного костюма, но я надену фарфоровую маску и пройду всюду.
Пока все, я выхожу из кафе…
Я совершил ошибку. Для меня это так ясно, как простая гамма. Я совершил явную ошибку. Только с целью, чтобы казаться европейцем. Но кто помог ошибке свершиться? Я сам совершил, я сам и потерплю от совершенного, но почему кто-то вмешался в мою судьбу? Я достоин наказания! Иначе, я свихнусь от бешенства.
Иду по улице, прохожу мимо чугунной ограды. Замечаю на ограде табличку: «Молодежный театр – студия живых и голограммных спектаклей. Набор 29 февраля. Представление с живыми людьми по выходным, в будние дни осязателям предлагается, начиная с пяти и до одиннадцати вечера, непрерывный показ голограмм-спектаклей. Допускаются мужчины в темных костюмах».
Что называется, посмотрел налево. Вот так да!
«Цветы стояли в вазах и лежали всюду. Пол, полки, потолок, подоконники, стол и стулья, кровать – цветы, цветы, цветы. Когда же я прикасался к ней прежде, слышал я одно и тоже.
– Ты не любишь меня!
Сегодня я решил. Цветы, вино. Разбрызгал по комнате духи. Она пришла, я раздел ее, и на руках отнес в ванну. На руках принес и назад. Потом цветами покрыл ее тело, напоил вином. Она грызла подушку, но хотела меня сейчас.
– Ох, пошлость! И это все я!»
Лет семь тому назад я был вот таким сентиментальным и кислым, словно заноза. А вспомнил я этот случай потому, что прошла рядом со мной девушка, похожая на ту, семилетней давности: фигура, очки, походка. Но прошедшая девушка всколыхнула память. Вероятно, тогда семь лет назад, я сделал что-нибудь не так, как нужно было для судьбы. Возможно, я фальшивил или притворялся, или обманывал. Он, тот случай остался в памяти вместе с ощущением вины. За содеянное тогда, я расплачиваюсь непреходящей виной по отношению ко всему миру и к себе. Сам я пустой и маленький, словно, самое маленькое создание этого мира. Такое настроение я называю: комплекс самоубийцы.
Сейчас у меня иное настроение. Почему же я вспомнил тот случай с цветами? Девушка, которая прошла мимо, будто бы изобличила нечто, которое подобно тогдашнему веществу поступка, что-то одинаковое с тогдашним ощущением, изобличила прошедшая девушка. Вероятно, сегодня я уподобился тому, семилетней давности. Да, я изобличен сам собой и ненавистью. Ненавистью – этим гнусным и сильным желанием убрать с дороги нечто такое, что раскрывает твои тайны, или вскрывает твою несостоятельность перед миром, твои эгоистические желания чувств. Ненависть возникает по отношению к объекту, который равнодушен к твоему обольщению и запугиваниям, который лучше тебя. Ненависть сродни зависти и мести. Ненависть – это неожиданное и туманное соединение чувств: утверждения, властности, палачества. Я возненавидел зеленоглазого.
Зеленоглазый сделал мне зло. Я унизил нас двоих в равной мере. Так что, мы квиты. Вероятно, он мой самый главный враг. Если, я – творчество, то он – религия, и наоборот. Они исключают друг друга и не замечают. Зеленоглазый не видел, не замечал меня.
И все-таки я совершил по отношению к нему благо, ибо унизил нас как равных, как сильных.
Пока я так рассуждал и шел по улице, не останавливаясь и несмотря никуда определенно, в правый ботинок попал камешек, и когда я вытряхивал камешек, сгорбившись возле дерева, меня обогнал человек, привлекший мое внимание необычайным сочетанием цвета в одежде.
Красные брюки накрывали, едва видневшиеся черные полуботинки. Я еще полюбовался сочетанием «красное с черным», как на черное плечо его пиджака упал желтый лист, подлетел вверх и улетел дальше к земле. Пиджак был почти фрачной длины, а в правой руке на излете человек держал массивную черную трубку. Затем человек остановился и выбил трубку о носок правого ботинка, чем, видимо, доставил себе традиционное и заметное наслаждение, кстати, и мне.
Хотя, я отвлекаюсь.
Я вынужден что-нибудь совершить! Еще не пришло ощущение новизны, и все же я чувствую, что на ощущение великой новизны я способен, а потому обязан что-то создать. Возможно, наступил момент, когда я должен призвать на помощь то, что обнаружено мною когда-то на верхней ступеньке, между которой и нижней, человек исполняет роль связующего звена.
Я шел по улице и видел, как спускались листья с деревьев на землю, как листья несло по сторонам. В кустах шел дворник в черном халате и метлой обтрясал листья с кустов и деревьев там, где доставал. Вот и я могу стрясти нечто, лежащее на верхней ступени, но управить тем верхним не в силах, ибо не могу родить, но способен. Но я еще не умею управить этим верхним законом, а потому обращаюсь за помощью к судьбе, в момент страшный и ответственный, когда более не вижу исхода и не знаю, как и что выбрать и зачем. Покориться, чтобы научиться – правило судьбы и правило седых правил, когда остается лишь созерцать, оставаясь в круговороте действия: судьба – выбор – судьба.
Я убью себя?!
Но как я испытаю и проживу это наслаждение – зачать и убить себя – еще одно наслаждение, может быть самое большое наслаждение?
Время самоубийств закончилось во времена Гете. Вожди философий, довлеющих надо мной, не убивали себя, в отличие от вождей религий и древних философий. Конечно, в наше время, мир менее наивен, менее телесный и подозрительный. Чтобы доказать идею бессмертия, вожди умерли, но не потому вовсе, что бессмертие существует. Вовсе нет. Жизнь бессмертна, как бессмертен огонь, когда горит. Бессмертно или не бессмертно то, что есть, что горит?! Чего нет – того нет. Убийство себя не имеет смысла, потому что нет никакого приобретения в убийстве себя. И убийство другого человека глупо, ибо убивая другого, убиваем себя. Убить себя – это значит плакать о несовершенном, это сродни сплетням и трусости корыстолюбия, это, в первую голову, лишить себя чести. Убить кого-либо – это значит унизить себя!
Убийство – это самая великая глупость человечества, на которую оно способно. Убивая, мы убиваем стариков, детей, сумасшедших. Чем же вы станете дышать? Убийство – это ошибка, которую невозможно и
