единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной Думой признали Мы за благо отречься от престола Государства российского и сложить с Себя Верховную власть…»
Это был последний акт Николая И.
Нашему поколению, поколению конца XX — начала XXI века, безусловно, хочется знать, что испытывал и о чем думал последний российский царь, подписывая свое отречение от престола, что волновало его сердце и душу, в часы и минуты, когда решалась судьба России и его. По одним сведениям, он со слезами на глазах отказывался от короны. По другим, был совершенно спокоен и безмятежен. Но верится, скорее, последним утверждениям, так как им более соответствует все поведение Николая. Сразу же после подписания манифеста об отречении, как утверждают участники этой трагедии, Николай заторопился с отъездом: «…Захвачу семью, — сказал он, — и поеду к матушке в Киев».
Его дневниковые записи говорят о том же — он читал, спал, скучал о семье, совершал оздоровительные прогулки и добросовестно, как заправский метеоролог, отмечал состояние погоды.
О царских дневниковых записях речь пойдет ниже, а мы сейчас вернемся в Петербург и посмотрим, что там происходило после отречения императора от престола. При этом сошлемся на надежных свидетелей, причем тех, которые не сочувствовали народу и были ярыми противниками всяческих революций.
Сошлемся на воспоминания Василия Витальевича Шульгина. Он был помещиком Волынской губернии, депутатом трех Государственных дум (второго — четвертого созывов), лидером правого думского крыла, членом «Прогрессивного блока». Именно Шульгин вместе с Гучковым, по поручению Государственной думы, принимал из рук царя манифест отречения от престола. Шульгин входил в состав Временного комитета Государственной думы, участвовал в белом движении, вплоть до середины 30-х годов занимался антисоветской деятельностью в эмиграции. Убедившись в ее бесперспективности, он отошел от политической жизни. В 1944 году при освобождении советскими войсками Югославии Шульгин был препровожден в СССР, приговорен к тюремному заключению и освобожден в 1956 году. Умер Василий Витальевич в 1975 году.
Шульгин прожил не одну, а несколько жизней. В первой жизни — он ярый враг революции и борец с Советской властью, во второй — поиски, метания, а затем раашата и раскаяние. Для нас Василий Витальевич интересен как свидетель событий, происходящих в Петрограде после отречения Николая II от престола. В своей книге «Дни», где после каждой фразы стоит многоточие, он пишет:
«Это было 27 февраля 1917 года (вспомним, в то время царский поезд сумбурно перемещался от одной станции к другой, не имея возможности попасть в столицу. —
Не было, в сущности, ни одного министра, который верил бы в себя и в то, что он делает…
Класс белых властителей сходил на нет…
Мы были рождены и воспитаны, чтобы под крылышками власти хвалить ее или порицать… Мы способны были, в крайнем случае, безболезненно пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи… Под условием, чтобы императорский караул охранял нас…
Но перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала у нас кружилась голова и немело сердце.
Бессилие смотрело на меня из-за белых колон Таврического дворца. И был этот взгляд презрителен до ужаса…»
Шульгин говорит о том, что улицы города заполнили толпы людей — рабочих, солдат и «всяких». Их было тысяч тридцать. Они шли в Государственную думу.
«Живым, вязким человеческим повидлом они залили растерзанный Таврический дворец, залепили зал за залом, комнату за комнатой, помещение за помещением…
С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу, и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность «великой» русской революции.
Стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее бессилие и потому еще более злобное бешенство.
Пулеметов!
Пулеметов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлоги вырвавшегося на свободу страшного зверя…
Увы — этот зверь был… Его Величество русский народ!»…
Шульгин подробно рассказывает, как он с Гучковым вернулся в Петроград с царским манифестом об отречении и как все члены Государственной думы и вновь образованного правительства, собравшись на улице Миллионной на квартире Путятина, обсуждали вопрос о передаче короны. Здесь же был и великий князь Михаил Александрович, в пользу которого царь отказался от престола. Теперь слово было за Михаилом Александровичем. Он был волен принять престол или отказаться от него. Однако он не спешил с принятием решения, а предоставлял слово желающим высказаться по этому вопросу.
— Вы, кажется, хотели что-то сказать? — обратился великий князь к Милюкову.
«Милюков, — пишет в своих мемуарах Шульгин, — встрепенулся и стал говорить. Эта речь его, если это можно назвать речью, была потрясающая…
Головой — белый как лунь, сизый — лицом (от бессонницы), совершенно сиплый от речей в казармах и на митингах, он не говорил, он каркал хрипло…
«Если вы откажетесь… Ваше величество… будет гибель!.. Потому, что Россия… Россия потеряет… свою ось… Монарх — это ось… Единственная ось страны!.. Масса, русская масса… вокруг чего… вокруг чего она соберется? Если вы откажетесь… будет анархия!.. Хаос… кровавое месиво!.. Монарх — это единственный центр… Единственное, что все знают… Единственное — общее… Единственное понятие о власти!.. Пока в России… Если вы откажетесь, будет ужас!.. Полная неизвестность… ужасная неизвестность… потому, что… не будет… не будет присяги!.. А присяга это все — это ответ… единственный ответ, который может дать народ… нам всем… на то, что случилось… Это его санкция… его одобрение… его согласие… без которого не будет… государства… России… ничего не будет».
Белый как лунь, он каркал, как ворон… Он каркал мудрые, великие слова… самые большие слова его жизни…
Великий князь слушал его, чуть наклонив голову… Тонкий, с длинным, почти юношеским лицом, он весь был олицетворением хрупкости… Этому человеку говорил Милюков свои вещие слова. Ему он предлагал совершить «подвиг силы беспримерной»… Что значит совет принять престол в эту минуту?
Я только что прорезал Петербург. Стотысячный гарнизон был на улицах. Солдаты с винтовками, но без офицеров шлялись по улицам беспорядочными толпами…
А за этой штыковой стихией — кто?
«Совет рабочих депутатов» и германский штаб — злейшие враги: социалисты и немцы.
Совет принять престол обозначал в эту минуту:
— На коня! На площадь!
Принять престол сейчас — значило во главе верного полка броситься на социалистов и раздавить их пулеметами.
Но в наличии нет такого полка. При входе в дом стоят только два часовых, охраняющих последнее заседание последней думы, где решалась судьба монархии.
Затем слово берет Керенский.
— Ваше высочество… обращается он к великому князю, — мои убеждения — республиканские. Я против монархии?.. Разрешите вам сказать… как русский — русскому! Павел Николаевич Милюков ошибается. Приняв престол, вы не спасете России!.. Наоборот… Я знаю настроение массы!.. Рабочих и солдат… Сейчас резкое недовольство направлено именно против монархии… Именно этот вопрос будет причиной кровавого развала!.. И это в то время, когда России нужно полное единство… Перед лицом
