Не дождется. Много непонятного и в сообщениях советского военно-морского атташе в Германии Воронцова. Он с легкостью необыкновенной от болтливого немецкого офицера узнал о дате нападения на Советский Союз. Причем, день нападения несколько раз менялся, и Воронцов своевременно получал сведения обо всех изменениях.
Наконец, более чем странное предупреждение о нападении на Советский Союз делает немецкий посол Шуленберг советскому послу в Германии Деканозову. Что скрывалось за всеми этими сведениями и откровенными признаниями Гитлера и его высокопоставленного чиновника, Сталин тогда не мог понять, но он был уверен: Советский Союз втягивают в войну. В правительстве и в среде военных создавалась предельно нервозная обстановка. Жуков и Тимошенко разработали план упреждающего удара по Германии и показали Сталину.
— Вы с ума сошли! — сказал он. — Хотите спровоцировать войну?
— Вы сами говорили, что война неизбежна, — возразил Жуков, — вот мы и…
— Я это говорил, — перебил Сталин, — и продолжаю утверждать, что война будет, но сейчас нам нужно выиграть время, чтобы перевооружить армию. Нам нужен год-два, и тогда мы будем воевать с Гитлером на равных. Сейчас он сильнее нас.
Что могло бы произойти, если бы он тогда последовал советам Жукова и Тимошенко? Повторилась бы история Первой мировой войны, когда плохо вооруженная российская армия по приказу Николая II перешла в наступление, а немцы окружили ее в Восточной Пруссии и разгромили. Такое не должно повториться.
Бессонными ночами Сталин много думал о сложившейся обстановке в мире. Гитлер подмял под себя всю Европу. Но он находится в состоянии войны с Англией. В этих условиях напасть на Советский Союз — чистое безумие. Тогда ему придется воевать на два фронта. Нужно быть законченным авантюристом, чтобы решиться на такой шаг. В зарубежной печати много говорится о том, что Гитлер проявляет интерес к операции «Морской лев», собираясь таким образом задушить Англию. Это похоже на правду. Если такое случится, тогда он действительно нападет на Советский Союз. Следовательно, у нас есть еще время, чтобы подготовиться к войне. В том же убеждал Сталина и начальник разведывательного управления генерал Голиков. На вопрос Сталина, что он думает о нападении фашистской Германии на СССР, он дал письменное объяснение.
«На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года, — говорилось в нем, — считаю, что наиболее возможным началом действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки».
Собственно, в том, что писал тогда Голиков, для Сталина не было ничего нового. В то время он точно так же думал и сам. В то же время вызывало тревогу то обстоятельство, что немецкие войска перебрасываются к границам Советского Союза, в Польшу, Финляндию и Румынию. Тут же поступает сообщение, что переброска немецких армий к границам Советского Союза осуществляется с целью отвлечь внимание Англии от готовящейся операции «Морской лев».
Словом, мир был наполнен слухами, а разведданные — противоречивыми сообщениями. Кое-что прояснилось, когда стало известно о полете третьего лица в гитлеровском окружении Рудольфа Гесса в Шотландию. Правда, и вокруг этой истории было много наносного. Гитлер объявил Гесса умалишенным, а Англия загадочно помалкивала, делая вид, что ничего серьезного не происходит. Но Сталин догадывался, что прилетал Гесс в Англию неспроста. Гитлер пытался заключить мир с Англией, чтобы развязать себе руки на западе и начать поход на Советский Союз. О ходе тех переговоров узнать ничего не удалось, но, зная провокационную политику Англии, можно было предположить, что они нашли общий язык с Германией. Эта догадка подтвердилась всеми последующими событиями. На протяжении всей войны Черчилль вел себя, мягко говоря, недоброжелательно по отношению к Советскому Союзу и не торопился с открытием второго фронта.
Разгаданная хитрость Черчилля
Сталин вспомнил свою первую встречу с министром иностранных дел Англии Иденом летом 1942 года.
Это было время, когда хваленые и «непобедимые» немецкие войска потерпели крах под стенами советской столицы. Тогда Иден пожелал побывать на фронте, чтобы своими глазами увидеть поле сражения. Такую возможность ему предоставили. Он побывал в районе Клина, проехал по местам, откуда гитлеровцы были выбиты в начале декабря. То, что он увидел, его потрясло. Вернувшись в Москву, Иден с восхищением говорил о блестящей победе Красной Армии, но Сталин уловил в его тоне неискренность. Создавалось впечатление, что английский министр говорил одно, а думал другое. Позже, в своих мемуарах и дневниковых записях, Иден признавался, что, побывав на фронте и увидев блистательную победу Красной Армии, он испытал не столько удовлетворение, сколько тревогу за последствия для «британских интересов» от неминуемого поражения гитлеровской Германии. Описывая поездку на подмосковный фронт, Иден рассказывает, как его поразили груды боевой техники, брошенной поспешным бегством гитлеровцев. Описывает он и свою встречу с пленными немецкими солдатами. Иден выражает им свое сочувствие и не говорит ни слова в осуждение, словно не замечая того, что они пришли с оружием в руках на чужую землю.
Такой подход к оценке событий на советско-германском фронте был характерен не только для Идена, но и для Черчилля, возглавляющего английское правительство. Его первый приезд в Советскую Россию был связан с проблемами открытия второго фронта в Западной Европе. Здесь позиции союзников были диаметрально противоположны. Если Сталин считал, что открытие второго фронта сорвет замыслы гитлеровского командования, подорвет моральный дух противника и облегчит тяжелое бремя Красной Армии, в одиночку удерживающей бешеный натиск фашистских полчищ, то Черчилль придерживался другой точки зрения. Он был заинтересован в обескровливании Советского Союза. Его девиз: «Пусть русские и немцы больше убивают друг друга, а когда они ослабнут, мы скажем свое слово». Он очень похож на американские рассуждения о «запасных игроках».
Отсюда всяческие затяжки и проволочки с открытием второго фронта. Даже тогда, когда английское и американское правительства подписали соглашение, в котором говорилось о создании второго фронта в Европе в 1942 году, Черчилль решил во что бы то ни стало сорвать назначенные сроки. С этой миссией в сопровождении личного представителя президента США Гарримана он и отправился в Москву. Не случайно во время первой встречи Черчилль, поздравляя Сталина с разгромом немецких войск под Москвой, отводил свой взгляд в сторону. Иосиф Виссарионович был сдержан. Он сообщил, что положение на советско- германском фронте несколько стабилизировалось, но остается тяжелым. Немцы большими силами наступают по направлению к Баку и Сталинграду. Тут же он высказал предположение, что Гитлер, очевидно, перебросил все силы с запада на восток. Черчилль догадался: таким образом Сталин дает ему понять, что для открытия второго фронта практически нет препятствий. И тут же высказал свое мнение по этому вопросу. Начал издалека. Сделав вид, что не понял намека, заговорил о большой концентрации немецких войск на западе, из-за чего операция союзников в Нормандии связана с большим риском, поэтому лучше всего ее осуществить в следующем году.
Сталин категорически возразил против такого плана. Он опроверг утверждение Черчилля о численности германских войск, находившихся в Западной Европе. Черчилль тогда был немало удивлен информированностью Сталина, который знал не только, сколько немецких дивизий находится на Западе, но и как они укомплектованы и вооружены.
— На мой взгляд, — сказал Сталин, — нынешний год — самое благоприятное время для открытия второго фронта.
Черчилль возразил и снова перевел разговор о трудностях переброски войск через Ла-Манш.
Сталин опроверг и это утверждение. Последовала острая дискуссия, в ходе которой Иосиф Виссарионович подчеркивал, что никак не может согласиться с доводами Черчилля об отсрочке открытия
